тем, что (внешним образом и номинально) сохраняет частную собственность на средства производства и поддерживает иллюзию обычных цен, рынков и заработной платы. Однако здесь больше нет предпринимателей; есть только управляющие производством (Betriebsführer{42}). Последние покупают и продают, платят рабочим заработную плату, берут кредиты и выплачивают проценты по ним. Но рынка труда не существует: величина жалованья и заработной платы устанавливается государством. Государство диктует управляющим производством, что и как производить, по каким ценам и у кого покупать, по каким ценам и кому продавать. Государство предписывает капиталистам, кому и на каких условиях они должны доверять свои средства, где и за какую оплату должны трудиться рабочие. Рыночный обмен является всего лишь имитацией. Все цены, заработная плата и процентные ставки устанавливаются центральной властью. Они только по видимости являются ценами, заработной платой и процентными ставками; в действительности они представляют собой лишь количественные коэффициенты в постановлениях правительства. Не потребители, а государство направляет производство. Это социализм, маскирующийся под капитализм. Некоторые ярлыки капиталистической рыночной экономики сохранены, но означают они нечто совершенно иное, чем в настоящей рыночной экономике.

В обеих странах реализация модели была не настолько жесткой, чтобы исключить элементы другой модели. В Германии также есть заводы и фабрики, которыми напрямую управляют государственные чиновники; это прежде всего государственные железные дороги, кроме них, есть еще государственные рудники и государственные телефонные и телеграфные линии. Большинство этих предприятий представляют собой результат национализации, проведенной прежними правительствами, реализовывавшими программу прусского милитаризма. В то же время, в России существуют отдельные независимые предприятия, особенно в сельском хозяйстве. Но эти исключения не меняют общих характеристик двух систем.

Вовсе не случайность, что Россия приняла бюрократическую модель, а Германия – модель Zwangswirtschaft{43}. Россия является самой обширной страной мира и сравнительно мало населена. Ее территория изобилует богатейшими ресурсами. Природа одарила ее щедрее, чем любую другую страну. Она может без большого ущерба для благополучия своего населения отказаться от международной торговли и жить в экономической самоизоляции. Если бы не чинимые царизмом препоны капиталистическому производству, а позднее – дефекты большевистской системы, русские даже без международной торговли могли бы наслаждаться самым высоким уровнем жизни в мире. В такой стране нельзя исключить возможность бюрократической системы производства, если управляющие смогут использовать для экономических расчетов цены, складывающиеся в капиталистических странах, и применять технику, созданную предприимчивостью иностранных капиталистов. При таких условиях социализм ведет не к полному хаосу, а всего лишь к крайней нищете. Несколько лет назад на Украине, в самой плодородной стране Европы, миллионы человек в буквальном смысле слова умерли от голода.

В преимущественно промышленной стране условия иные. Характерной особенностью промышленной страны является то, что ее население не может жить без импорта продовольствия и сырья[29]. За импорт нужно платить экспортом промышленных товаров, производимых, главным образом, на основе импортного сырья. Жизнеспособность страны зависит от ее заводов и внешней торговли. Рисковать эффективностью промышленного производства – то же самое, что поставить под угрозу основу существования. Если понизится качество производимых товаров или повысится их стоимость, они не смогут конкурировать на мировом рынке, где им противостоят товары других стран. Если экспорт уменьшится, соответственно упадет импорт продовольствия и других необходимых товаров, а народ лишится главного источника средств к существованию.

Сегодня Германия является преимущественно промышленной страной. В годы, предшествовавшие Первой мировой войне, ее предприниматели неуклонно наращивали экспорт и дела в стране шли хорошо. Ни в одной другой стране Европы уровень жизни масс не увеличивался быстрее, чем в императорской Германии. Перед немецким социализмом даже не стоял вопрос об имитации русской модели. Любая попытка в этом направлении немедленно разрушила бы экспортную торговлю Германии. Это ввергло бы в пучину нищеты страну, избалованную достижениями капитализма. Бюрократы не в состоянии конкурировать на мировом рынке; они процветают только под защитой государства с его средствами сдерживания и принуждения. Поэтому немецким социалистам пришлось обратиться к методам, которые они и назвали немецким социализмом. Нет сомнений, что эти методы намного менее эффективны, чем частная инициатива. Но они гораздо эффективнее советской бюрократической системы.

У немецкой системы есть и дополнительное преимущество. Немецкие капиталисты и Betriebsführer, бывшие предприниматели, не верят в вечность нацистского режима. Напротив, они убеждены, что в один прекрасный день власть Гитлера рухнет, и они опять станут владельцами заводов, которые были в их собственности до прихода нацистов к власти. Они помнят, что в ходе Первой мировой войны программа Гинденбурга{44} также буквально лишила их собственности, но после падения империи они были де-факто восстановлены в правах. Капиталисты верят, что то же самое произойдет и на этот раз. Поэтому они осмотрительно управляют номинально принадлежащими им заводами, которые сейчас доверены им в управление. Они делают все возможное, чтобы предотвратить расточительство и сохранить инвестированный капитал. Только благодаря этому корыстному интересу Betriebsführer немецкий социализм в состоянии производить достаточное количество вооружений, судов и самолетов.

В общемировом масштабе социализм, лишенный возможности производить экономические расчеты, оказался бы совершенно нереализуем. Когда он ограничен одной или несколькими странами, находящимися в капиталистическом окружении, он представляет собой просто неэффективную систему. А из двух моделей реального социализма немецкая менее неэффективна, чем русская.

6. Интервенционизм

До нашего времени в основе всех цивилизаций лежала частная собственность на средства производства. Если бы история могла нас чему-нибудь научить, то главный урок заключался бы в том, что цивилизация неразрывно связана с частной собственностью.

Правительства всегда относятся к частной собственности с подозрением. Они никогда не бывают настроены либерально. В природе людей, управляющих аппаратом сдерживания и принуждения, преувеличивать возможности этого аппарата и пытаться подчинить его непосредственному влиянию все сферы человеческой жизни. Этатизм – профессиональное заболевание правителей, завоевателей и государственных служащих. Правительства становятся либеральными только под давлением граждан.

Правительства с незапамятных времен были склонны вмешиваться в работу рыночного механизма. Их усилия никогда не приводили к задуманным результатам. Обычно люди приписывали эти неудачи неэффективности примененных мер и мягкотелости исполнителей, считая, что если взяться за дело энергичнее и проявить побольше жестокости, тогда успех будет гарантирован. Только в XVIII столетии люди начали догадываться, что интервенционизм всегда обречен на провал. Экономисты классической школы продемонстрировали, что каждой конфигурации рынка соответствует своя структура цен. Цены, заработная плата и процентные ставки определяются игрой спроса и предложения. Государственное вмешательство всякий раз пробуждает рыночные силы, стремящиеся восстановить нарушенное естественное положение дел. Вместо достижения поставленных целей правительственные указы лишь вносят беспорядок в работу рынка и ставят под угрозу интересы потребителей.

Самая популярная доктрина современного интервенционизма, вступая в открытое противоречие