Когда поднялись из-за стола, Аллуэтта на какой-то момент оказалась с Максимом рядом, спросила быстро:

– Так что еще тебе во мне так уж… отвратительно? Я обрезала, как ты и хотел…

Голос ее звучал покорно и печально, но Максим чуть не задохнулся от возмущения:

– Я?.. Я хотел?.. Дура, ты бы еще противогаз надела!

Она остановилась, Френсис быстро пошел с ним рядом, едва успевая в ногу, даже переходил иногда на бег, оглянулся, бросил шепотом:

– Ты с ума сошел?.. А если завтра придет в противогазе?

– Блин!

– Вот тебе и. Анечку инфаркт схватит. А остальные со смеху помрут. Как ты стремишься разрушить такой почти сплоченный против тебя коллектив!

Максим ответить не успел, из приемной директора выглянула Светочка, помахала белой лапкой с зеленым маникюром.

– Максим Максимович!.. Директор просит вас зайти немедленно… если вы, конечно, не очень заняты…

– Пока нет, – ответил Максим. – Иду!.. А ты, Френсис, проведи как-то тактично беседу.

– Насчет противогаза?

– И вообще тоже, – сказал Максим. – Ну, ты понял.

– С трудом, – ответил Френсис. – Но я тоже гений, а два гения друг друга всегда поймут, если излишек гениальности не помешает, как у нас обычно.

Светочка осталась у двери, придерживая ее открытой для Максима, на него смотрит призывно и заинтересованно. Знает, каким необычным образом получены деньги и дико дорогое оборудование и кому все обязаны повышением зарплаты и тем, что сейчас на работу к ним оформляются еще трое докторов наук, которым обещаны и высокие оклады, и широкое поле работ.

Томберг кивнул Максиму на кресло напротив стола. Максим сел с осторожностью: что-то у директора лицо какое-то странное, не то помочился по рассеянности прямо в штаны, не то перднул при королеве, а теперь не знает, как поизящнее извиниться, на коня теперь не спихнешь. Да и взгляд отводит, будто собирается сказать, что пошутил, а ККК-3С забирает себе домой.

– Тут такое дело, – сказал Томберг, – вы знаете, Максим Максимович, в обществе сейчас некое нехорошее бурление… Из-за того, что население наконец-то реально повернулось к проблеме продления жизни, резко обострилась ситуация… как бы повсюду.

Максим спросил хмуро:

– Вы о церквях? Это еще не повсюду.

– Да, – сказал Томберг, – в церквях. Но церкви, как оказалось, имеют влияние на простой народ даже больше, чем ожидали сами священники. Или не церкви, а религия?.. Вера?.. Я материалист, потому до сих пор не знаю разницы между верой и религией. Никогда не интересовался. И сейчас не хочу!..

Максим поинтересовался:

– Но приходится?.. Эти демонстрации на Болотной за веру нашу христианскую…

– Хуже, – сказал Томберг уныло. – За веру нашу православную!.. Хотя, конечно, наш народ не видит и не понимает разницы. А православная, увы, самая ортодоксальная, негибкая, никаких перемен не видит и не признает. Это католическая идет на компромиссы, а протестантская так и вовсе науку считает спасением от всех бед. В общем, во избежание нагнетания напряжения в обществе и с целью избежать кровавой конфронтации между верующими и неверующими…

Он умолк, не в силах продолжать, Максим спросил настороженно:

– Что, и у нас хотят, как в армии и в школах?..

– Да, – ответил Томберг, вздохнув. – Ничего не поделаешь. Ваш банкир, или кто он там, своими тридцатью миллионами долларов ввел вашу лабораторию в число… гм… заметных. Теперь на вас обратили внимание как чиновники и бандиты, так и всякие там… разные. От чиновников я прикрою, бандиты сразу отлипнут, с ученых у них брать не получается, а вот различные организации… да, это посложнее.

– Но церковь!.. Это же ни в какие ворота не лезет!

Томберг развел руками:

– Максим Максимович, это всего лишь уступка невежественному веку, в котором живем. Вы же знаете, Средневековье еще не кончилось!..

Максим встал, некоторое время казалось, что слышит дурную шутку, Томберг тоже может еще как приколоться, не родился же директором, в его время вообще на ушах ходили, это сейчас молодое поколение намного серьезнее.

– И… как это будет выглядеть?

Директор развел руками:

– РПЦ направляет к нам священника.

– А РПЦ имеет над нами власть?

Томберг посмотрел на него с укором.

– Русь приняла, – напомнил он, – византийскую модель христианства, а в ней главой церкви являлся император. Потому патриарх всегда подчинен государственной власти! У нас был под князем Владимиром, затем под царями, императорами, Совнаркомом, ЦК КПСС, а теперь под нетвердой рукой президента… Потому, когда приходит священник, он приходит еще и как государственный чиновник, облеченный властью.

– Блин, – сказал Максим пораженно, – мракобесие на марше!

– Темнее всего ночь перед рассветом, – напомнил Томберг. – Потерпите. Отнеситесь к этой мелкой неприятности, как к необходимой формальности. Зато присутствие священников в научно-исследовательских центрах заметно снижает, как уже доказано, накал страстей верующих.

– Я никак не думал, – сказал Максим, – что у нас в стране их так много!

– Я тоже не думал, – признался Томберг, – да и сейчас не верю в эти цифры. Просто в нашем обществе всегда есть силы, преследующие какие-то свои цели.

– А если еще взять подростков, – сказал Максим, – которым все равно ради чего бить витрины, жечь автомобили и ходить с плакатами, устраивая стычки с ОМОНом…

– Вы правы, – сказал Томберг. – Дефо говорил, что в его время нашлась бы сотня тысяч отважных англичан, готовых не на жизнь, а на смерть сражаться против папизма, не зная даже, что такое папизм – человек или лошадь. Так и эти будут устраивать митинги и беспорядки во имя своей футбольной команды или православной церкви, не очень-то и представляя, что это. В общем, Максим Максимович, я на вас надеюсь. Мы же умные люди, должны действовать по возможности умно. А то и мудро, если получится. Нам главное – выиграть время. А там войдем в сингулярность, а эти останутся.

– Буду стараться, – сказал Максим. – По возможности. Хотя местами я такой дурак, что все дураки удавятся от зависти.

На следующий день с утра никакого священника, Максим уже начал надеяться, что наверху опомнились и такой откровенной глупости не дали ходу, но после обеда священник переступил порог их лаборатории: отоспавшийся, сытый, с мощным брюхом, как у породистого гуся или даже тираннозавра.

На взгляд Максима, настоящий православный священник: толстый, бородатый, как раввин, в рясе и с пудовым крестом на пузе, точная и узнаваемая карикатура на православие, такого не спутаешь с католическим или протестантским.

Завидев его еще в дверном проеме, Максим понадеялся, что внешность обманчива, вдруг да человек умный и достаточно современный, они даже компьютеры перестали проклинать, однако посмотрел в мясистое лицо с отвисающими щеками и заплывшие жиром глазки, облегченно вздохнул.