Убитый горем, Робинзон продолжал поиски, но вещи, на которые он натыкался, лишь сильнее надрывали ему сердце: эолова арфа и воздушный змей, сломанные матросами; и тут вдруг он наступил на что-то твердое. Это был ошейник Тенна, покрытый плесенью. Тогда Робинзон уткнулся лбом в ствол эвкалипта и зарыдал.

Когда он поднял голову, он увидел в нескольких метрах от себя полдюжины стервятников, смотревших на него красными злобными глазками. Робинзон хотел умереть, и стервятники догадались об этом, но он не желал становиться добычей падальщиков. Он вспомнил о пещере, где провел столько прекрасных часов. Взрыв, конечно, замуровал вход в большую пещеру, но Робинзон ощущал себя настолько маленьким, слабым и ничтожным, что уж в какую-нибудь щелочку надеялся протиснуться. Тогда он спустится в теплый и мягкий колодец, свернется клубком, прижав голову к коленям и скрестив ноги, и забудет обо всем, заснет навсегда вдали от стервятников и других животных.

Он медленно направился к завалу, громоздившемуся на месте пещеры, где после долгих поисков наконец обнаружил отверстие, узкое, как кошачий лаз. Но Робинзона так скрутила тоска, что лазейка показалась ему вполне подходящей. Он протиснул голову внутрь, чтобы проверить, ведет ли ход вглубь пещеры. И тут услышал, как внутри что-то зашевелилось. Покатился камень. Робинзон отпрянул. Из-под камней кто-то выбирался, загораживая собой проход. И вот перед Робинзоном стоял ребенок. Он прикрывал рукой глаза, то ли защищаясь от яркого света, то ли опасаясь пощечины. Робинзон был ошеломлен.

— Кто ты? Что ты здесь делаешь? — спросил он.

— Я юнга с «Белой птицы», — ответил ребенок. — Я хотел убежать с корабля, где мне было плохо. Вчера я прислуживал за столом у капитана, и вы ласково посмотрели на меня. Потом я услышал, что вы остаетесь. Я решил спрятаться у вас на острове.

— А Пятница? Ты видел Пятницу? — допытывался Робинзон.

— Конечно! Ночью я пробрался на палубу и только хотел прыгнуть в воду и поплыть к берегу, как увидел человека в пироге. Это был ваш слуга-метис. Он поднялся на борт вместе с белой козочкой. Он пошел к помощнику, который, похоже, его ждал. Я понял, что он останется на корабле. Тогда я доплыл до пироги, влез в нее и греб до самого берега.

— Значит, вот почему обе лодки здесь! — воскликнул Робинзон.

— Я спрятался среди камней, — продолжал юнга. — Теперь «Белая птица» уплыла, и я буду жить с вами!

— Иди со мной, — сказал ему Робинзон.

Он взял юнгу за руку и, огибая глыбы, полез по склону прямо к вершине скалы, возвышавшейся над этим хаосом. На полпути он остановился и посмотрел на своего нового друга. Бледная улыбка озарила худенькое веснушчатое личико. Робинзон раскрыл ладонь и посмотрел на маленькую руку, лежавшую в ней. Она была худой, слабой, но загрубелой от черной работы.

С верхушки скалы был виден весь остров, еще покрытый туманом. Ялик и пирога на берегу покачивались, подхваченные приливом. Очень далеко на севере таяла белая точка, бегущая к горизонту. Это была «Белая птица».

Робинзон указал в ту сторону.

— Посмотри хорошенько, — сказал он. — Может быть, ты никогда больше не увидишь корабля у берегов Сперанцы.

Точка становилась все меньше и наконец совсем пропала из виду. В этот момент взошло солнце. Запела цикада. Чайка нырнула в воду и, широко взмахивая крыльями, поднялась в воздух с маленькой рыбкой в клюве. Одна за другой открывались чашечки цветов.

Робинзон ощутил, как жизненные силы возвращаются к нему и его переполняет радость. Пятница научил его дикой жизни и ушел. Но Робинзон был не один. Теперь у него появился младший брат, чьи рыжие волосы — такие же, как у него, — пылают на солнце. У них будут новые игры, новые приключения, новые победы. Начнется совсем новая жизнь, такая же прекрасная, как остров, просыпающийся в тумане у их ног.

— Как тебя зовут? — спросил Робинзон у юнги.

— Меня зовут Ян Неляпаев. Я родился в Эстонии, — добавил тот, будто извинялся за трудное имя.

— Отныне, — сказал Робинзон, — тебя будут звать Воскресенье. Это день праздника, смеха и игр. Для меня ты всегда будешь воскресным ребенком.