— Если вы про Атаева…

— Атаев? Кто это?

— Мой одноклассник. — Маша была уверена, что Горностаев-старший будет расспрашивать ее о том, что случилось сегодня днем и почему Машу привезли в Москву какие-то женщины. — Я была у него на даче, но родителям и брату ничего не сказала. Но ведь это же не преступление…

— И что случилось на даче? Там был Гамлет? Он о чем-то расспрашивал тебя?

— Какой еще Гамлет? Вы что?

— Как это — какой? Тот самый, что преследовал тебя! — тут уже и Олег Васильевич начал выходить из себя.

— А… — вспомнила Маша. — Так он из другой оперы.

— Какой еще оперы?

— Черный человек. Вы про того парня во всем черном, который преследовал меня?

— Ну конечно.

— Так его зовут Гамлетом? И что же вы про него знаете?

— То, что он связан с одной особой, служащей Московского Водоканала. Некоей Логиновой. — Олег Васильевич еще не понял, что Маша ничего не знает ни о Логиновой, ни о том, что ее преследователя зовут Гамлет.

— Я ничего не знаю про Логинову.

— Хорошо. Тогда взгляни сюда.

Он достал фотографию Логиновой, которую ему дали в Водоканале.

Маша взяла ее и долго рассматривала:

— Вы знаете, мне кажется, я ее где-то видела… Но вот где… Подождите…

И Маша, закрыв глаза, мысленно перенеслась на море, в Ялту, на пляж и даже услышала голоса… «Здесьсвободно?» «Да, — ответил мамин голос. — Вы такая беленькая… Что, недавно приехали?» Маша тогда еще поразилась, как это можно быть такой общительной, чтобы вступать в беседу с совершенно незнакомыми людьми.

— Я вспомнила. Эта женщина отдыхала с нами в Ялте. Мы разговаривали с ней на пляже. Мама с ней разговаривала.

— И о чем же? И это точно она?

— Можете спросить у нее самой.

— Тамара, можно вас на минутку! — позвал Олег Васильевич, и Тамара, словно только и ждала, когда ее позовут, впорхнула в комнату.

— Взгляните, пожалуйста, на эту фотографию. Вам знакома эта женщина?

— Конечно знакома! — воскликнула радостно мама. — Не знаю, правда, как ее зовут, но она лежала с нами рядом на пляже. Милая, симпатичная женщина.

— Она сказала вам, откуда она?

— Да, кажется, с Украины…

— Странно… Вообще-то она работает в Московском Водоканале. Некая Логинова Татьяна Николаевна.

— Понятия не имею. Это же обычное пляжное знакомство.

— Хорошо, спасибо. Можете быть свободны. А ты, — обратился он к Маше, когда они снова остались одни, — расскажи мне о том, что случилось с твоими ногами.

— Говорю же — упала с велосипеда! — упрямо стояла на своем Маша, не собираясь рассказывать, что случилось на самом деле, и не желая распространяться о причинах своего побега из «райского» сада Атаевых.

— Да я вовсе не о том! — всплеснул руками Горностаев. — У тебя, как мне сказал Сергей, сильно выросли ноги. Как ты это определила?

И тут Маша, совершенно сбитая с толку, уставилась на Горностаева, как на сумасшедшего: где это видано, чтобы человека разбудили посреди ночи только для того, чтобы выяснить, на сколько размеров выросли ее ноги?! Ну уж нет, это слишком. И это ее личное, можно даже сказать интимное, дело.

— Я целый месяц проплавала в море, да еще и в ластах, вот у меня ноги и выросли, — ответил кто-то внутри Маши, какая-то ответственная девочка, явно испытывающая уважение к старшим.

— Понятно. Но как ты это определила?

И тут Маша вспомнила, как совсем недавно примеряла мамины красные туфли. Ей захотелось покуражиться над этим чрезмерно серьезным и взрослым человеком, к тому же еще и занимающим такой ответственный пост, и она с улыбкой сказала:

— Ну что ж, я вам, пожалуй, все расскажу. Только попросите мою маму принести мне мои пляжные шлепанцы.

— Машенька, я сейчас все принесу, — послышалось из-за двери, и Маша прыснула в кулак: «Как не стыдно, она все подслушивала!»

Горностаев взял принесенные шлепанцы и уже более плотно прикрыл дверь.

Маша, между тем откинув одеяло и демонстрируя взрослому дяде свои страшно перебинтованные ноги, в некоторых местах даже со следами запекшейся крови, как партизан после пытки, взглянула на него — суровее некуда.

— Объясняю. Вот эти вот шлепанцы, в которых я приехала на море, в самом начале нашей поездки были мне чуть великоваты, а теперь, можете взглянуть сами, они мне жутко малы.

С этими словами Маша попыталась надеть на здоровую, не перебинтованную ногу один из шлепанцев. И Горностаев убедился, что она говорит правду. Но если так, то выходит, Машина нога выросла даже больше, чем на два размера.

Все еще продолжая веселиться над забавным и совершенно «тормозным» дядей, Маша вскочила с постели, допрыгала до шкафа, раскрыла его, но, вспомнив, что мамины туфли она вернула на место, попросила Горностаева, чтобы принесли их.

Надо было видеть выражение лица мамы, когда она появилась в комнате с коробкой.

«Валя, ты что-нибудь понимаешь?» — донеслось до Маши уже через закрытую дверь.

— Значит так, — она все еще находилась в кураже, и теперь ее было трудно остановить. — С одной стороны, как вы только что успели убедиться, нога моя выросла, причем здорово, так?

— Так. — Горностаев был более чем серьезен. Он, даже разговаривая с Машей, не отрывал глаз от шлепанцев. — А при чем здесь туфли? Ты тоже привезла их из Крыма?

— Нет, это мамины туфли, которые я время от времени примеряю, чтобы выяснить, скоро ли и мне можно будет носить обувь на таком высоком каблуке, — вынуждена была признаться она в своих чисто женских слабостях. — И что бы вы думали?

— Что? — у Горностаева был очень озабоченный вид. Казалось, он уже пожалел о своем дурацком ночном визите. И опозорил не только себя, но и Серегу…

— Да то, что туфли-то мне как были велики, так и остались. Вот, сами полюбуйтесь!

И Маша сунула здоровую ногу в туфлю.

— Я даже могу забинтованную ногу засунуть туда, и она мне будет велика. Разве это не странно?

— Маша… А теперь сиди тихо, как мышка, и ничему не удивляйся… — с этими словами Олег Васильевич встал и направился к двери.

— Мне нужен нож, пинцет и новый целлофановый пакет. Прошу соблюдать тишину. Никто не имеет права войти в комнату… Вернее, нет, у вас есть фотоаппарат?

— У меня есть, — откуда-то из прихожей раздался голос Пузырька. — Два кадра осталось.

— Давай сюда. Значит, так. Или я полный кретин, и тогда я буду вынужден извиниться и каким-то образом загладить свою вину, или же вы будете сейчас присутствовать при очень важном и опасном действе. Дети все должны покинуть комнату… Вернее, нет, можете войти, но только ведите себя очень осторожно… Тамара, у вас есть резиновые перчатки?