Я все ей выложу. Больше никаких секретов. Больше никакой лжи. Я должна ей доверять. Если кто и поймет, так это Фиона.

Но Фиона молчит.

– А, Шай, вот и ты, – голос Хьюго доносится от входа в кладовую. Кажется, он раздражен, – ты заставила нас поволноваться.

– Сэр… – я смотрю на Фиону, надеясь, что она, как всегда, поможет. Ее взгляд прикован к полу.

– Нам нужно обсудить наше соглашение, – говорит Хьюго, присоединяясь к дочери за стойкой, его тон не меняется, – хоть я и благодарен тебе за помощь в последние несколько недель, мы думаем, что пришло время тебе найти новое жилье.

– Мы? – переспрашиваю я спокойно. И на секунду забываю, зачем вообще ворвалась в магазин. – Фиона? – пожалуйста, посмотри на меня. – Фиона, я знаю, что у нас были разногласия, но …

– Ничего личного, ты же понимаешь, – обрывает меня Хьюго, – но благополучие моей семьи должно быть превыше всего.

– Я бы никогда не причинила вреда вашей семье, – парирую я, глядя, как Фиона ныряет за прилавок.

– Тогда ты понимаешь, почему мы должны просить тебя уйти.

Хьюго кивает, когда Фиона появляется снова. Она ставит перед собой мой старый рюкзак, набитый вещами, старательно избегая моего взгляда.

В магазине воцаряется полная тишина. Я прерывисто вдыхаю, остро осознавая теперь, что принимала защиту Фионы как должное.

– Фиона, пожалуйста, ты должна мне поверить… – начинаю я, но она отстраняется.

Я делаю глубокий вдох. Может, ее отец послушает.

– Хьюго. Сэр. Меня беспокоит безопасность Астры. Дело закрыли, уб…

– Я не потерплю таких слов в своем магазине! – лицо Хьюго покраснело, он трясет кулаком. – Шай, с твоей стороны было бы разумно немедленно уехать, прежде чем я буду вынужден доложить о твоем поведении.

Ошеломленная, я беру рюкзак. Последнее, что я вижу, когда выхожу из магазина, – Фиону, с застывшими от ужаса глазами. Страх колотится у меня в груди.

Никто не хочет слушать. Правда – слишком большой риск, который грозит разрушить стабильность.

Солнце стоит высоко в небе, люди идут по своим делам, занятые и целеустремленные. Почти невозможно поверить, что всего несколько часов назад улица была темной и пустынной.

Шум деревенской суеты мешает мне думать, превозмогая боль, которая лежит на плечах.

Мне нужно добраться до Мадса. Часть меня предпочла бы забраться в нору и прятаться там до конца жизни, чем встретиться с ним лицом к лицу, но он единственный человек, которому я могу доверять. Конечно, он поймет, если я объясню.

Чем ближе я подхожу к дому Мадса, тем сильнее сжимается узел у меня в животе. От волнения начинает звенеть в ушах.

Мельница стоит у высохшего русла реки и похожа на большой дом без стен. Визг устройства, которое перемещает огромные пласты дерева через пилу, достигает моих ушей задолго до того, как я подхожу к мельнице. Я вижу отца Мадса на платформе, так что Мадс, должно быть, на заднем дворе, вручную поворачивает мельницу. Лишившись возможности использовать течение реки, они делают все вручную. Когда он не нужен на мельнице, Мадс со старшим братом отправляются на охоту, чтобы прокормить семью.

Сделай я прошлой ночью другой выбор, этот дом стал бы моим новым домом. Я проглатываю эту мысль, и она застревает в горле.

Я выбираю путь вдоль берега реки. Мадс находится внизу, вращая большое колесо, он толкает планки, которые прежде вращал поток воды. Кольцо от пота темнеет на воротнике его льняной рубашки. Я останавливаюсь как вкопанная, борясь с желанием поздороваться или убежать. Я не хочу видеть разочарование в его глазах. В голове мелькают воспоминания прошлой ночи – выражение неуверенности и надежды на его лице. Его нетерпение, когда он опустился передо мной на колени. То, как на его плечи, казалось, положили груз, после того как в темноте я забрала у него надежду.

Не знаю, кто из нас в итоге был более разочарован. Я верила, что он пошел к бардам, чтобы открыть правду о смерти моей матери, чтобы восстановить справедливость в моей семье. Он хотел помочь, но не так, как ждала я. Больно думать, что он, вероятно, никогда не понимал меня – не так, как мне было нужно.

Мадс меняет позицию и замечает меня. Он колеблется, прикрывая глаза от солнечного света. Должно быть, он видит, в каком я состоянии, потому что кричит отцу:

– Делаю небольшой перерыв, па!

– Пять минут, – ворчит отец.

Мадс поправляет воротник, прежде чем повернуться ко мне. Боль на его лице очевидна, как рассвет. Я прикусываю губу, стараясь заглушить мысли о побеге. Он – моя последняя надежда.

– Что тебе нужно, Шай? – он убирает с глаз мокрые от пота волосы. Его голос звучит резко. Прямо.

Шай. Не Веснушка. Интересно, ушла ли навсегда та часть нашей жизни – наша дружба – вместе с прозвищем, которое он придумал для меня?

Я делаю глубокий вдох.

– Мне нужна твоя помощь. Мне очень жаль, но это так… Я не знаю, куда еще пойти.

Его бровь дергается, но лицо остается бесстрастным.

– Ты это серьезно?

– Ну конечно же. Иначе я бы и не спрашивала.

У него вырывается печальный смешок. Звук, который он издает, когда не совсем верит в услышанное.

– Нет, ты серьезно? – повторяет он, его голубые глаза сузились, сверкая холодным светом. – Ты ведь помнишь прошлую ночь? С какой стати… – он вздыхает, разочарованно проводя рукой по волосам. И бормочет себе под нос: «Надо было лучше подумать».

– Знаю, что не имею права ни о чем тебя просить, – говорю я, – но в деревне творится что-то ужасное, и Фиона мне не верит, а констебль Данн отказывается выслушивать доводы разума…

– Послушай. Понимаю, что тебе больно, Шай. Правда понимаю, очень понимаю. Поверь мне. Я просто хочу…

Он подумал, что я здесь, чтобы пересмотреть его предложение, осознаю я с острой болью. Он давно меня любит.

– Мадс…

– Нет, дай мне закончить. Гоняясь за ответами и не любя то, что находишь, ты не имеешь права выкорчевать мою жизнь, – говорит он.

Я растерянно моргаю.

– Дело не только в этом. Гораздо в большем. Констебль Данн…

– Шай. Стоп. Я понимаю, что поиски смысла жизни отнимают у тебя все силы, но у меня есть работа, – он фыркает, раненый зверь, набрасывающийся на меня. Мучительное молчание тянется между нами, прежде чем до меня доходит: он может поверить констеблю Данну. Он может подумать, что я сошла с ума. Или выдумываю все. Что ее смерть была трагическим несчастным случаем – ужасным, да, но не преступлением.

– Я не лгала, когда говорила, что ты мне не безразличен, – говорю я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос не дрожал. – Ты очень важен для меня. Ты все еще мой друг. – Он вздрагивает при этом слове, как будто я ударила его в открытую рану. – Ты должен понять. Я не могу игнорировать это. Я не могу успокоиться и игнорировать то, что нависло надо мной.