– Благодарить не нужно. Вы мне просто расскажите, как произошло ограбление и кто в нем участвовал.

Отодвинув бумагу, арестованный произнес:

– Я еще раз вам повторяю, не знаю, о чем вы говорите.

– Однако, вы упорный.

– Мне не в чем упорствовать, я говорю то, что есть.

– Может, вы и в гостиницах никогда не бывали?

– Может, и приходилось бывать… Но какое отношение это имеет к ограблению?

– Вы встречались с господином Макарцевым и Евдокимовым, известными медвежатниками?

– Я не знаю этих господ, о которых вы столько говорите, – усталым голосом проговорил Епифанцев. – Отвечаю вам уже в сотый раз. К этому ограблению я не имею никакого отношения. Если эти господа виноваты в ограблении банка, так спрашивайте у них! Найдите их! Арестуйте их, наконец! Я буду только рад этому. Ведь через них я сам несу большие убытки, а про свои моральные страдания я даже не говорю.

Тяжело вздохнув, Виноградов произнес:

– Вижу, что нам с вами не договориться. Придется тогда поступать как-нибудь по-другому. Конвой!

Распахнув дверь, в комнату энергично вошел надзиратель.

– Я, ваше высокоблагородие!

– Вот что, братец, отведи этого субчика на место. Кажется, он не желает со мной разговаривать.

Ухватив Епифанцева за отворот, надзиратель крепко его встряхнул:

– А ну пошел! Чего высокоблагородие раздражать!

– Только без мордобоя, голубчик, – поморщился Виноградов. – Я этого не люблю.

Разговор с арестованным ничего не дал. Несмотря на хлипкий вид, Епифанцев оказался большим упрямцем. Требовалось поразмыслить, как с ним следовало поступать дальше.

Вернувшись в Московский сыск, Виноградов прошел к себе в кабинет и устало плюхнулся на мягкий диван. Затем нажал на кнопку звонка, а когда в дверях возник дежурный, спросил:

– Господин Краюшкин здесь?

– Да, уже подошел.

– Позовите его ко мне.

Через минуту в дверях возник Виктор Краюшкин.

– Вот что, голубчик, немедленно переезжайте из Московского сыска!

– Что же я такого сделал, Григорий Леонидович, что вы решили от меня избавиться? – обиженно протянул Краюшкин.

Он стоял подле, дожидаясь ответа. Губы надулись, принимая обидчивое выражение.

Виноградов невольно рассмеялся:

– Право, вы как малый ребенок, у которого отняли любимую игрушку. Никак не думал, что вы такой впечатлительный. Вот вы мне скажите как на духу. Только не врать, – погрозил он пальцем. – Как никак с начальником сыскной полиции разговариваете. Сколько у вас было женщин за последние полгода?

Краюшкин выглядел оскорбленным.

– Как-то неловко говорить.

– А все-таки?

– Неужно вы думаете, что я их считаю, Григорий Леонидович? Может, десятка два, а может, и поболее.

– Ишь вы какой… А молодец!

– А что еще с ними делать, когда они сами на меня вешаются? Как-то и не по-людски будет, если я им буду отворот давать. Кто-то же должен и дам ублажать.

Виноградову даже показалось, что он услышал невольный вздох своего помощника: кому-то ведь нужно находиться на столь трудном участке. Похоже, что отношения с женщинами он воспринимал как некую тяжелую миссию, выпавшую на его долю.

– Верно, голубчик, – вздохнул Виноградов. – Вы настоящий альтруист. Понимаю, как вам нелегко. – Успокойтесь, я не имею ничего против вашего обольщения дамочек. Я даже считаю, что ваш талант будет весьма полезен в нашем деле. Так вот, вы сегодня устраиваетесь в другую гостиницу. Зайдете к жене арестованного Епифанцева и передадите ей привет от Макарцева. Назовитесь его большим другом и намекните, что вам известно об их романтических отношениях…

– А если она не поверит? – засомневался Виктор Краюшкин.

– Ну, милый мой! – невольно воскликнул Виноградов. – Вы должны будете привлечь все свое мужское обаяние, что так неотразимо действует на женщин. Если получается со многими, то почему не получится с госпожой Епифанцевой?

– Я попробую, – отвечал Краюшкин. В этот раз его голос прозвучал более уверенно.

– Вот, – Григорий Леонидович вытащил снимок из кармана сюртука. – Для пущей убедительности советую взять эту фотографию. Напишете на ней какую-нибудь дарственную надпись… Я вам дам образец почерка Макарцева. А потом покажете снимок госпоже Епифанцевой. Полагаю, что это должно сработать. Наверняка она ждет от своего любовника каких-нибудь вестей, так что ваше появление будет очень даже своевременным.

– Сделаю. – Глаза Краюшкина блеснули охотничьим азартом. Нечто подобное можно наблюдать у борзых, пустившихся по еще не остывшему следу зайца. – Но она захочет узнать, где сейчас находится Макарцев. Что в этом случае мне отвечать?

– Придумайте что-нибудь… Ну-у, например, можно сказать, что не можете ей ответить потому, что не желаете подвергать ее излишнему риску. Она ведь может не удержаться, и захочет навестить своего возлюбленного, и тогда все пропало! Объясните ей, что это распоряжение Тимофея Макарцева. Он просил повременить со свиданиями.

– Понятно, – ответил Краюшкин, пряча фотографию в карман.

– Очень бы хотелось, чтобы вы убедили ее написать коротенькую записку Макарцеву.

– Постараюсь, когда мне приступать?

– Однако, сколько у вас служебного рвения. Хвалю! – довольно протянул Григорий Леонидович. – Только сначала оформитесь в другую гостиницу. Пообвыкнете на новом месте день-другой, а потом и за дело. Чего же зря тянуть? Государь ждет результатов.

* * *

Госпожа Епифанцева проживала в большом особняке в самом центре города. У парадного подъезда верзила-швейцар в черном фраке придирчиво осмотрел подошедшего гостя, как бы оценивая, соответствуют ли его внешние данные столь дорогому крыльцу, и, сделав подобающий вывод, любезно поинтересовался:

– К кому изволите?

– К госпоже Епифанцевой, она у себя?

– К Людмиле Петровне?

– Да.

– Как о вас доложить?

Разыграв франта, небрежно сорящего деньгами, Виктор Краюшкин сунул в ладонь швейцара четвертную и отвечал:

– Не надо докладывать. Я ее старинный знакомый… Хочу сделать ей сюрприз. Кажется, она живет на третьем этаже?

– Именно так, господин, – подобострастно произнес швейцар, мгновенно упрятав деньги в широкий карман фрака.

Поднявшись по лестнице, Виктор Краюшкин отыскал нужную дверь и дернул за звонок.

– Сейчас, иду! – прозвучал звонкий молодой голос.