– Смешно.

– Смешно. Что еще рассказать? Смотри, какие у меня награды. «Ника», «Золотой Овен», «Созвездие», серебряная «Нимфа»… В Доме музыки я вышла на вручение «Ники» после операции…

– Как же ты смогла взять «Нику», статуэтка такая тяжелая!

– Спроси лучше, как я по лестнице смогла подняться…

* * *

Эта короткая запись так и осталась единственной.

Сколько раз я предлагала Тане продолжать, но мы сидели, пили чай и разговаривали просто так, Сильвер лизал мои руки, а диктофон лежал без дела.

Таня прожила еще два года – исхудавший, обессиленный боец за жизнь, – а жизнь уходила…

ЛИЧНОЕ ДЕЛО

Она и сегодня красива. Тот же разрез глаз. Та же улыбка. Ни у кого не было похожих. Вероника, Анна Каренина… Народ поголовно был влюблен в нее.

На Западе актриса такого уровня навечно вписана в Пантеон славы.

У нас – почти забыта.

О ней вспомнила Рената Литвинова в фильме «Нет смерти для меня», посвященном самым крупным именам уходящего поколения.

* * *

– Сегодня самое расхожее слово – «звезда». Всех актеров называют «звездами». Когда ты была в блеске таланта и славы, «звезд» не было. Но ты самая настоящая звезда.

– Была.

– Как ты себя ощущала тогда и ощущаешь сейчас?

– Сейчас я подвожу итоги. Это очень глупо. Потому что ничего не осталось. Тогда я не нуждалась в работе, я играла одну роль за другой, и каждая была в яблочко.

– Ты понимала свое значение как актрисы?

– Нет.

– Но ты была из первых советских киноартисток, которых узнали за рубежом. Блестящий триумф в Канне. У тебя кружилась голова? Или было чувство, что ты из Советского Союза и принадлежишь этому миру, а тот тебя не касается?

– Нет. Я просто не успела об этом подумать. Потому что был такой темп и такой ритм, что я захлебывалась…

– Таня, а ты была счастлива как женщина, как человек?

– Ты имеешь в виду личную жизнь? Да, я была счастлива.

– Ты снималась с самыми интересными партнерами – Алексеем Баталовым, Василием Лановым. А потом вы познакомились с Валерием Осиповым, журналистом и писателем, на «Неотправленном письме», которое снималось по его сценарию…

– Сначала он явился в театр, где я играла в «Дальней дороге», пришел за кулисы и сказал: вы – актриса, я хочу подружиться с вами. Он стеснялся и не знал, как начать.

– За тобой ухаживало много мужчин? Или ты была строга?

– В общем, я была строгая. Вася Лановой, потом Осипов – почти всё… Близкими мы стали в Сибири, где шли съемки «Неотправленного письма». Меня везли четырнадцать суток на поезде до Иркутска, почему-то не отправили самолетом, может, из экономии.

– Ты не боялась сурового сибирского быта?

– Знаешь, нет. Вот тут я точно могу сказать, что я человек скромный.

– Не избалованная?

– Нет.

– Ты сильная?

– Да. Он прилетел и… Мы десять лет были вместе. Десять лет бурной и сложной жизни. Я могу сказать, что это единственная моя любовь. А потом родился Митя…

– Митин отец не он?

– Нет. Я хотела ребенка, а он уже очень тяжело пил.

– Митя в Америке, ты здесь, одна… Мне кажется, ты сама являешься героиней… которую могла бы сыграть…

– Может быть. Только сценария никто не напишет.

– На самом деле твой тип русской женщины, талантливой, красивой и так и не схватившейся за успех…

– Да, наверное. Хотя я пыталась. Не за успех схватиться, а за работу. Безрезультатно. Начиная с давних времен, когда я предложила Бондарчуку взять потрясающий роман Осипова «Разрушение храма». Николай Федорович умер после этого через несколько дней, и ничего не случилось… Я не сидела без дела. Я читала стихи Вознесенского в концертах, я его очень люблю. Вот Райхельгауз собирался дать мне роль в театре. Не собрался…

– Ты пытаешься, но двери не открываются… А съемки у Ренаты Литвиновой – как это было?

– Ренаточка пришла и снимала меня два дня, положив деньги на стол. Картина вышла, она показала, я, конечно, раскритиковала ее в пух и прах, потому что она соединила совсем разных актрис. У меня там есть хорошие моменты, а есть такие… компрометирующие…

– Но ты не говорила ей: уберите это, уберите то. Не ссорилась с ней?

– Нет, конечно. Она чудная девка, совсем молодая.

– Ты благородное существо, Таня. О себе не плачешь?

– Нет. У меня к себе нет жалости.

– А ты себя любишь?

– Сейчас разлюбила. Раньше любила, теперь это кончилось.

– Помнишь, мы с тобой встретились с год назад, я предложила поговорить, написать о тебе, ты сказала: не надо, не надо, не хочу…

– Помню. Было такое состояние.

– Слава богу, что сейчас захотела поговорить…

– Все прошло, Олечка. Ничего вернуть невозможно…

ЛИЧНОЕ ДЕЛО

Шел дождь. От главного корпуса до ворот Центральной клинической больницы с километр. Мокрый золотой ковер под ногами светился. Один охранник сказал другому: Фрадкова отправили руководить внешней разведкой. Злоба дня казалась далекой. Добро дня содержалось в диктофоне – драгоценная запись разговора с Алексеем Баталовым. Он лежал под капельницей – а беседа текла просто и легко. Проблемы с сердцем. Но и в больничном халате – элегантен, хорош собой, внимателен к собеседнику, светится, как тот золотой ковер.