И на какое-то время все озадаченно притихли. Даже дышать стало легче.

— Ребята! Мне вас искренне жаль! У вас масса проблем, — объявил, вставая, Жора — обладатель диковинных шнурков. — Но завтра обязуюсь явиться. С посильным вкладом. Во сколько приступаем?

— Где-то после четырех, — назначил Славик. И неуверенно добавил: — Если никто не против…

— Я против, я! — тревожно воскликнула Метелкина. — У меня… это, семинар!

Но ее, похоже, никто не услышал.

Все уже деловито собирались, надевали куртки и пальто, застегивали пуговицы. Бывший молчаливый, а ныне разговорчивый Жора-со-шнурками подал Томику-Шапокляк накидку, отороченную лисой. Сам же он, оказалось, пришел в одном своем великолепном костюме-тройке.

— Подождите! А псевдонимы? Хотели же придумать! — спохватился кто-то уже на лестнице, и все озадаченно приостановились.

— Ну давайте экспромтом, по пути! — распорядился юноша в пальто.

И все завопили вразнобой:

— Чур, я — Отшельник! Раз вы против Святого, то хоть Отшельник!

— А не хочешь — Рак-Отшельник?

— Тогда мы — Лебедь и Щука!

— А мне давайте что-нибудь народное.

— Хочешь — Шовкопряд?

— Что-что?

— Шов-ко-пряд!

— Не понял! Шав-ка… а дальше что?

— Идиот!

— Только, знаете, без плагиата! Идиот — уже было у Федор Михалыча.

— Да не надо, не надо этого экстрима! Еще Лобсанг Рампа утверждал, что самый продуктивный путь — серединный!

— Будьте проще, сядьте на пол!

Они жонглировали словами беспечно и нахально. Они искажали их как хотели, растягивали и сокращали, с хохотом сталкивали их в самые невообразимые сочетания и швырялись ими, как мячиками. Они глумились над словом! Насиловали его! А люди преспокойно шли себе мимо, и даже в голову не приходило вмешаться!

В голове у меня звенело. Уйти от этого сборища графоманов, исчезнуть сию же минуту! Но, как назло, они еще с полчаса топтались на крыльце, сотрясая воздух дурацкими шуточками, гоготом и опять-таки ругательствами, и я неизвестно почему топталась вместе с ними.

Но наконец повалили всей толпой в сторону трамвая. И надо же — не успела я по-английски отстать и свернуть за угол, как почти сразу услышала за спиной топот. Это была Метелкина в своем рогатом уборе!

Я охотно ускорила бы шаг, но силы покинули меня. (Вот он, нездоровый образ жизни! И вот оно, нерациональное питание!) И не осталось ничего другого, как только плестись к остановке, трястись в троллейбусе и обходить лужи по пути к дому, время от времени с безучастной покорностью кивая в сторону ее лупоглазого веснушчатого личика. Сама же моя спутница — и вот оно, преимущество молодости! — продолжала без устали молотить языком, производя, как мне казалось, совершенно бессмысленные словосочетания, неостановимо вылетавшие из крохотного розового ротика, вроде: «ребята — супер!», «обалденная поэма», «порезать вдоль на четыре части, а потом кубиками», «пространственно-временной хронотоп».

Этот самый хронотоп меня доконал. Да и стояли мы уже у самого подъезда.

— Ну ладно… счастливо! — Превозмогая звон в голове, я героически попыталась растянуть губы в улыбке.

— До завтра! До юбилея! — бодро откликнулась Антонина, но вместо того чтобы наконец освободить меня, деловито осведомилась: — А ты на каком этаже живешь?

— На четвертом… Только извини, я спешу. Масса дел. Родители через два дня приезжают из санатория, так что, сама понимаешь…

Она кивнула с некоторым удивлением. И, подождав еще чего-то, наконец прощально взмахнула своими кисточками.

Существует точка, равноудаленная от всех вершин треугольника. Это точка пересечения его медиан. (Или точка пересечения его биссектрис? Нет, все-таки скорее медиан. «Медиана» звучит гораздо гармоничнее.)

И в дружбе троих также существует точно такая же точка. Такое пространство, в котором царит абсолютная гармония, каждый доверяет другому — а точнее, двум другим! — и, как говорится, один за всех и все за одного.

Беда только, что в этом пространстве как-то тесновато. Все-таки точка — она и есть точка. Встретишься с ОДНИМ из ДВОИХ — и ни тебе посплетничать вволю, ни косточки перемыть. Ну, максимум честное товарищеское осуждение с последующим честным доведением до сведения.

Поэтому и не обходится без ссор. Просто душевные мышцы устают от постоянного нравственного напряжения: «хорошо — плохо», «можно — нельзя». Все-таки не детский сад, а как-никак взрослые люди!

А отсюда периодические легкие размолвки и объединения ДВОИХ. В сторонке от ОДНОГО. И уж тогда-то — откровенные беседы на пространстве куда более просторном. (Поскольку точек, равноудаленных от ДВУХ исходных точек, может быть, собственно говоря, бесчисленное множество — стоит только провести перпендикуляр через середину исходного отрезка!) И тогда-то является новая (камерная и почти таинственная) интонация, а также совершенно новый (почти что интимный) уровень общения. В то время как с другой стороны, то есть со стороны ТРЕТЬЕГО, — благородное страдание и не то чтобы очень уж горькое одиночество с гордым сознанием «Меня не понимают!» — одним словом, тоже какие-никакие свежие впечатления. К тому же сегодня А и В разошлись во мнениях с С, а завтра, глядишь, на пару дней объединились С и В.

Тяжелее, когда размолвки затягиваются. Особенно если затягиваются в одном и том же составе. Такая вот возникает константа: А и В против С…

Нет, Римка с Людасиком не стали моими врагами — просто отошли и заняли позицию чуть в стороне. Чтобы удобнее было наблюдать за мной и обмениваться впечатлениями.

Они даже не прекратили общаться со мной — заходили, как и раньше, в библиотеку за книгами или просто поболтать о том о сем. Только теперь реже и почему-то всегда вдвоем. И вот что забавно: когда одна из них меня о чем-нибудь спрашивала — о приезде родителей, к примеру, или планах на зимние каникулы — другая вопрос не слушала, а смотрела на меня! То есть похоже было, что все темы бесед со мной у них заранее обговорены. Как билеты к устным экзаменам — с прилагающимися ответами. А я соответственно чувствовала себя как экзаменуемый перед комиссией. Приятное ощущение!

Первое время я будто бы ничего не замечала. Они как будто тоже. И все шло вроде бы по-прежнему. Только иногда я перехватывала их взгляды… Взгляды не сообщников, нет. Просто разведчиков на чужой территории.

Что ж, я тоже пересмотрела некоторые свои представления. В свете реализма. На каком, в частности, основании я причислила их к потенциальным читателям? Меж тем как существует на свете немалое число учителей, чья стихия души — отнюдь не художественная литература, а, допустим, «Вестник образования», в особенности номер четвертый, экзаменационный материал. А также сборники приказов и инструкций.

Но уж эти-то, извините, не читатели. Это — зачитанные . Хотя, конечно, слова одного корня.