что первым найдёт и сумеет захватить чужое знамя, считается безоговорочным победителем боевой части «Зарницы», даже если набрал меньше очков по числу «убитых и раненых врагов».*

(* прим. автора: в "Зарнице убитым считает противник, у которого оторвали оба погона, раненым - тот, у кого оторвали только один погон).

Но всё просто лишь на словах. Дерутся-то они вполне себе по-настоящему, с ожесточением, а не только рвут друг у друга погоны. Могут захватывать в плен и «пытать». Такое тоже проходили. Конечно, до совсем уж явных истязаний не докатились, но бывали нехорошие моменты. Пленным мальчикам выкручивали до нестерпимой боли руки или стегали по голой спине крапивой. С пленными девочками и вовсе вели себя по-свински. Пытались раздеть или сунуть под одежду мышь, паука или ящерицу.

Поэтому Римма Михайловна строго-настрого наказала Павлику и Денису, чтобы ни рукоприкладства, ни унижений не было. И чтобы всё проходило по-честному: в прежние «Зарницы» ребята жульничали, и девочки-медсёстры, наделав стопку лишних погон, пришивали их всем своим без разбору – и «раненым», которые должны были полчаа отсидеться в "лазарете", и даже «убитым», которые, по правилам, вообще должны были выйти из игры насовсем.

Последние игры Римма Михайловна поручала делать эти самые погоны для всех оформителю. Он же рисовал и карты, и маршрутные листы, чем сводила на нет такое жульничество.

Вот только этот самый оформитель их подвёл. Уехал после первой смены в город на пару дней, и с концами. Потом позвонил, сказался больным. Может, оно и так, но всё равно, как ни крути, подвёл. И столовую не успел дооформить, и вот теперь с «Зарницей» надо на кого-то лишнюю и причём немаленькую нагрузку повесить. А на кого? У всех и так, помимо текучки, дел под завязку.

Правда, Павлик предложил привлечь эту девочку из отряда Дениса. Мол, всё равно она со своей ногой не может участвовать в игре. При этом так страдает от своей бесполезности, что будет только рада помочь.

– Но она же, как бы это сказать, заинтересованное лицо, – возразила Римма Михайловна.– Нет мысли, что она может как-нибудь своим помочь?

– Как? – добродушно усмехнулся Павлик. – Лишних погон наклепает? Или сделает копию карты?

– Ну хотя бы…

– А мы с неё слово возьмём. Честное пионерское. Ну и растолкуем, конечно, что дело важное, серьёзное. Что никакой помощи, никаких подсказок с её стороны быть не должно. Кроме того, никто ведь об этом знать не будет. Ну там Денис и ребята из его отряда. Им не скажем, чтобы к ней не приставали, не подбивали, не давили. Рисует она в оформительской, туда никто и не заглядывает. Кто знает, чего она там рисует. Ну и оформительская закрывается на ключ, без неё никто туда не проникнет, а выносить с собой хоть что опять же строго-настрого ей запретим. По мне, она такой ответственности только рада будет. Ну и, если честно, я все же мало-мальски понимаю людей. Она не такая, не станет хитрить и врать. Хорошая, искренняя девчонка.

– Ну не знаю, – с сомнением пробормотала Римма Михайловна.

– Да я за нее ручаюсь! И потом, кто, если не она? Никто так здорово рисовать не умеет. Да и не успеет уже.

– Ладно, Паш. Я подумаю, – начала сдаваться Римма Михайловна. – В любом случае, пока никому ничего не говори.

– Я – могила!

По правилам такие приготовления следовало поручать лицам нейтральным. Но их в лагере раз-два и обчёлся. И у каждого, действительно, своих забот невпроворот.

Римма Михайловна взвесила все за и против. Вздохнула.

В конце концов махнула рукой: «Господи, это ж всего лишь игра, а не чемпионат мира».

Иру она нашла на месте, в оформительской, та старательно выводила красной тушью: «Хлеб – наше богатство. Береги его!». Над аккуратной надписью красовался аппетитный каравай на расшитом полотенце. Рисовала девочка и правда очень талантливо.

– У тебя отлично получается, – похвалила её Римма Михайловна. – Ты – молодец!

Ира застенчиво улыбнулась, пробормотала смущенно:

– Спасибо.

– А у меня к тебе дело. Очень важное и секретное…

__________________

Дорогие читатели, ближе к полуночи по Мск выложу еще одну главу) Приятного чтения!

16

Девчонки с азартом обсуждали грядущую «Зарницу».

Правда сначала все перессорились. Никак не могли решить, кто будет сидеть в лазарете, а кто отправится «воевать». Кроме полненькой Сони и тихони Виты, все отказывались быть медсёстрами .

– Их же три должно быть, – возмущалась Света. – Вот пусть хромоножка и будет третьей медсестрой. От не все равно никакого толку!

Ира молчала, на «хромоножку» отзываться она не собиралась. Но тут и Вита стала её уговаривать:

– И правда, Ир, давай ты тоже будешь медсестрой. Мы тебя начальником лазарета назначим. Да, Соня?

Света и её подпевалы прыснули. Ира, сделав вид, что не слышит их, повернулась к Вите:

– Нет, извини. Я вообще в «Зарнице» не буду участвовать.

– А почему? – не унималась Вита.

– Нога болит…

– А ты сидеть будешь! Палатку разобьют, и сиди себе, принимай раненых.

Ира молча покачала головой. Как тут объяснишь, если Римма Михайловна велела помалкивать?

Позже Денис внёс ясность: Кузнецова не участвует, потому что движение по азимуту для всех, и она этот этап не преодолеет. Так что Римма Михайловна освободила её от «Зарницы».

Денис же выбрал и третью медсестру – Гулю, хоть та и противилась, и возмущалась, и упрашивала его, и даже плакала. Бесполезно.

Она потом подошла к Динке и елейным голосом соблазняла поменяться местами, как будто забыла, что все эти дни на пару с Лидкой и Светой дразнила её нещадно и дылдой, и шпалой, и доской.

Но Динка тоже как будто всё это забыла и уступила ей. К тому же Света подключилась, даже пообещала на дискотеку одолжить свою заколку – автоматическую, очень красивую, обтянутую темной кожей с вкраплениями прозрачных блестящих камушков.

Однако ничего не вышло: Денис всё равно не разрешил поменяться. Командиром отряда он назначил Виталика, а его заместителем Сеню, и даже пару раз уводил их с собой во время тихого часа, совещался. Наверное, делился военными хитростями.

Девчонки, сгорая от любопытства, допрашивали их потом, но те молчали по-партизански или отшучивались.

– Поцелуй, тогда скажу, – подмигнул Виталик Свете.

Как только его назначили командиром, он стал вести себя иначе. Ещё увереннее, даже нахальнее, и свысока.

– Фу! Дурак! – фыркнула Света. – Вот