– И она оказалась дома?

– Я понял, что да. Накануне она из-за чего-то разволноваласьи долго не могла заснуть. Около трех часов утра она приняла изрядную дозуснотворного. Когда Фолкнер появился в доме, она еще спала.

– Полиция побывала и в его апартаментах?

– Да.

– С какой целью?

– Фолкнер производил не очень хорошее впечатление, и, мнекажется, полицейский офицер подумал, что он инсценировал это покушение.

– Зачем?

– Кто его знает. Фолкнер был странным человеком. Толькопоймите меня правильно, Мейсон. Я ничего не утверждаю и не строю никакихпредположений. Я понял это со слов офицера. Он спросил Фолкнера, есть ли у негоревольвер и какой, а когда тот ответил утвердительно, попросил его показать.

– Фолкнер показал?

– Вероятно. Я же не был в его комнате. Полиция пробыла тамминут пятнадцать.

– Когда все это случилось?

– С неделю назад.

– В какое время?

– Часов в десять утра.

– Какой у Фолкнера револьвер?

– По-моему, тридцать восьмого калибра. Кажется, он говорилоб этом полиции.

– А какого калибра была пуля, которую Фолкнер вытащил изобшивки сиденья?

– Сорок пятого.

– Какие отношения были у Фолкнера с женой?

– Этого я не могу сказать.

– Но какие-нибудь предположения вы все-таки могли сделать?

– Почти никаких. Однажды я, правда, слышал, как онразговаривал с ней по телефону. Таким тоном говорят с хорошо выдрессированнойсобачкой. Со стороны миссис Фолкнер никаких эмоций в его адрес я не наблюдал.

– До этого случая у вас с Фолкнером тоже были плохиеотношения?

– Нельзя сказать, чтобы плохие. Были, разумеется,разногласия, но в общем мы ладили друг с другом.

– А после истории с пулей?

– После этой истории у меня лопнуло терпение. И япотребовал, чтобы он продал мне часть дела – или я продам ему свою.

– И вы действительно были готовы продать свою долю?

– Не знаю. Может быть, и продал бы. Но он предлагал оченьнизкую цену. Если вы хотите узнать подробности, обратитесь к Уилфреду Диксону.

– Кто это такой?

– Поверенный первой жены Фолкнера, Женевьевы Фолкнер.

– Поверенный в чем?

– Защищает ее интересы в фирме.

– Ей многое принадлежит?

– Треть. Так было оговорено при разводе. В то время Фолкнерупринадлежали две трети акций, а мне одна треть. Во время бракоразводногопроцесса ей присудили половину совместного имущества.

Мейсон сказал:

– Если вы возненавидели его так сильно, то почему бы вамбыло не объединиться с миссис Фолкнер и не выкинуть его из фирмы? Я спрашиваюиз чистого любопытства.

Карсон ответил искренне:

– Потому что я не мог этого сделать. Это было оговорено прибракоразводном процессе. Согласно решению суда, право голоса осталось заФолкнером и мной. Миссис Фолкнер – я имею в виду первую жену, ЖеневьевуФолкнер, – не могла участвовать в управлении предприятием и приниматькакие-либо решения, не обратившись предварительно в суд. Но, с другой стороны,ни я, ни Фолкнер не имели права переходить в своих расходах определенныхграниц, не могли увеличивать фонд заработной платы. Это привело к тому, чтонекоторое время прибыль предприятия была ниже, чем до тех пор. И это бесило Фолкнерабольше всего.

– Ваше предприятие было прибыльным? – спросил Мейсон.

– Естественно. Понимаете, мы работали не только накомиссионных началах. Мы заключали сделки, действуя от собственного имени,строили дома и платили за них. После этого уже продавали. Да, были у нас ихорошие времена.

– По чьей инициативе это делалось? Фолкнера или вашей?

– По обоюдной. Понимаете, Фолкнер очень хорошо чувствовал,на чем можно сделать деньги. Чуял прибыль буквально за милю. И у него хваталосмелости. Но он никогда не давал своей жене больших сумм и сам не тратил денег,кроме как на этих проклятых золотых рыбок. Тут он не считался с расходами.Когда же дело доходило до других трат, на него было жалко смотреть. У неговсегда был такой вид, будто с него сдирают кожу. Так же он выглядел и на суде,когда дело дошло до раздела имущества.

– А Диксон? – спросил Мейсон. – Его назначил суд?

– Нет, его наняла Женевьева Фолкнер.

– Фолкнер был богат?

– Да.

– По его квартире этого не скажешь.

Карсон кивнул:

– Он тратил деньги только на золотых рыбок. А что касаетсяфлигеля, где они поселились, – я думаю, миссис Фолкнер эта квартира нравилась.Она даже держала приходящую служанку, но Фолкнер, разумеется, считал каждыйцент, который выдавал на расходы. В некоторых отношениях он был оченьнеприятен. Но надо отдать ему должное, мистер Мейсон, он мог провести ночь безсна, чтобы разработать план очередной сделки. Поэтому купить у Фолкнера егодолю было очень трудно – он содрал бы с меня три шкуры.

В этот момент раздался настойчивый звонок в дверь.Одновременно в нее стали стучать и дергать за ручку.

– Похоже, полиция, – сказал Мейсон.

– Простите, – сказал Карсон и направился к двери.

– Я, пожалуй, пойду, – заметил Мейсон. – У меня больше нетпричин задерживаться здесь.

Когда хозяин открыл дверь, Мейсон стоял позади него.Лейтенант Трэгг, явившийся в сопровождении двух дюжих полицейских, сказал ему:

– Я так и подумал, что перед домом стоит ваша машина. Вы,разумеется, уже ведете следствие?

Мейсон потянулся, зевнул и сказал:

– Хотите верьте, хотите нет, но мой интерес в этом деле,лейтенант, ограничивается лишь несколькими рыбками, которых, собственно, даженельзя назвать золотыми.

Лейтенант Трэгг телосложением напоминал Мейсона. У него былбольшой лоб, крупный нос и рот с немного приподнятыми уголками, так что всегдаказалось, будто по лицу его блуждает улыбка.

– Верю, верю, Мейсон, – сказал он и добавил: – Только выпроявляете уж очень большой интерес.

– Откровенно говоря, – ответил Мейсон, – мне хочетсязаполучить некоторую сумму из денег Фолкнера. Довожу до вашего сведения, еслиэто вам неизвестно, что перед смертью Фолкнера женщина по имени Салли Медисонполучила от него чек на пять тысяч долларов.

Лейтенант Трэгг испытующе посмотрел на Мейсона.

– Нам это известно. Чек был выдан в среду на имя ТомасаГридли. Вы, конечно, уже говорили с Гридли после этого?