Глава XVIII

ЗАКОЛДОВАННАЯ ПРЕРИЯ

Прыжок в темноте через ров неизвестной ширины — безумие. Ущелье здесь глубже, чем где-либо, и галька смутно мерцает на дне. Днем я что-нибудь придумаю, но разве это утешение?

Спешившись, я отвел коня шагов на сто от провала, расседлал его и оставил пастись.

Хлопот у меня было немного. Готовить ужин, увы, не приходилось. Но вопрос о еде был второстепенным: я отдал бы все на свете за кружку воды.

Все снаряжение, которым я располагал на этом случайном бивуаке, сводилось к карабину, охотничьему ножу, пороховой сумке и пустой фляге. К счастью, со мной был плащ.

Я подложил под голову седло и закутался.

Долго не удавалось мне уснуть. Я беспокойно ворочался, тараща глаза на луну. Она то и дело ныряла за черные тучи, но каждый раз, когда она показывалась, зеркальце воды вспыхивало стальным блеском. Эта сверкающая вода как будто издевалась надо мной.

Я понял муки Тантала: боги греческого Олимпа не могли придумать худшей пытки для несчастного фригийского царя.

Жажда притупилась. Это было действие усталости и ночного воздуха, насыщенного влагой.

Сон вступил в свои права.

Великая степь безмолвствовала. Даже волчьего воя, неизбежного в прериях, не было слышно. Местность, отвергнутая зверьем и человеком, не привлекала хищников ночи. Недаром славится волчье чутье.

Только Моро переступал по твердой земле, фыркал и шумно жевал траву. Привычные уютные звуки.

По моим наблюдениям события, в которых мы участвуем во сне, влекут за собой физическую разбитость в той же степени, как и реальные усилия. Нередко после фантастических сновидений я просыпался утомленным, точно совершил тяжелую работу.

Мне снилось все пережитое за день в прериях, разумеется, в сгущенном виде. Сон перекликался с действительностью.

Но разбудил меня приятнейший сюрприз: прохладный душ. Это был дождь, настоящий мексиканский ливень.

Редко кто радуется дождю на бивуаке, но я ликовал.

Гром рокотал непрерывно. Молнии раздирали небо, и вскоре послышался рев потока, бежавшего по дну провала.

Первой моей мыслью было утолить жажду, и с этой целью я лег навзничь и широко раскрыл рот. Само небо меня поило.

Хотя капли падали крупные, но дело подвигалось слишком медленно. Тогда я вспомнил о непромокаемом плаще и разослал его на земле, вдавив в углубление почвы.

Минут через пять жажды не было и в помине, и я удивлялся, как могло столь пустячное лишение причинить мне такие муки. Моро напился из того же «водоема» и вновь отошел пастись.

Изнанка моего плаща, а также кусок земли, им прикрытой, не вымокли. Растянувшись на сухом островке земли, я укрылся серапе[3] и уснул под раскаты грома, как под колыбельную песню.

Глава XIX

Я ЗАБЛУДИЛСЯ В ПРЕРИЯХ

На этот раз я уснул легким, безмятежным сном, видений, кажется, не было, или они были столь мимолетные, что я позабыл их, проснувшись.

Когда я раскрыл глаза, солнце уже сверкало на безоблачном небе.

Первым ощущением был голод: я ничего не ел со вчерашнего утра.

Взглядом охотника окинул я прерию. Ни птица, ни зверь не нарушали ее величавого однообразия.

Только Моро на длинной привязи спокойно щипал траву.

Как ему не позавидовать?

Я свесился над лощиной: какая жуткая глубина! Однако спуск в этом месте был возможен.

В результате выветривания горной породы здесь образовалось нечто вроде ступенек. Пеший путник их одолеет, а конь никогда.

Над крутыми склонами балконами нависли каменные уступы, а в щелях гнездились колючие кустарники и карликовые кедры.

Каменистое ложе еще хранило следы влаги. По руслу лощины промчалось огромное количество воды, а теперь нельзя было зачерпнуть и чашки. Последние струйки просачивались в песок, и лужицы испарялись.

Вскинув на плечи карабин, я долго бродил над обрывом и, не высмотрев дичи, вернулся к месту ночлега.

Вырвать колышек, к которому был привязан Моро, и оседлать коня было делом минуты.

Но как вернуться в селение? В каком направлении его искать?

От вчерашнего плана вернуться по своим собственным следам надо было отказаться: их смыло ливнем.

Помнится, я пересек большие пространства, покрытые тонким слоем пыли, на которой копыта лошади оставляли чуть заметные отпечатки.

Ливень был страшный — настоящий библейский потоп с полновесными крупными каплями. С такого грунта, разумеется, им были начисто стерты наши неглубокие следы.

Итак, по следам вернуться нельзя.

До сих пор я не думал об этой трудности, но теперь, когда она предстала передо мной, я не на шутку оробел.

Я заблудился в прерии, вернее, прерия поглотила меня.

В таких случаях гибли всадники, снаряженные лучше, чем я. Чтобы выбраться из прерии радиусом в пятьдесят миль, требуется иногда несколько дней, а это равносильно смерти. Голод и жажда подрывают физические силы путешественника, моральное угнетение ускоряет его гибель.

В мертвенном покое прерий есть нечто устрашающее. Самые крепкие нервы с трудом его переносят. Одни только старые трапперы и охотники, сроднившиеся с прериями, составляют исключение. Нервы, как я уже сказал, взвинчиваются, а затем наступает расслабленность и полное безволие. На каждом шагу путник спрашивает себя, не ошибочное ли он избрал направление. Он движется зигзагами, постепенно им овладевает безумие…

Страшная вещь — одиночество в прериях.

Я испытал его в самой острой форме.

По великой равнине я впервые блуждал наугад, мучимый голодом и жаждой.

Но воля к жизни одержала верх.

День еще впереди. Поеду по солнцу. В полдень придется сделать передышку. В этих широтах