о нем идет молва. У бивуачного костра я наслушался историй в германском романтическом вкусе, и Белый мустанг сплошь и рядом является их героем.

Больше ста лет он украшает легенды пионеров — так называемых моряков прерий; он — дополнение к летучему голландцу, к блуждающему кораблю — миражу капитанов. Подобно голландцу, Белый мустанг наделен чудесной способностью возникать одновременно в разных местах.

В том, что белый конь с великолепным ходом и благородной статью существует среди бесчисленных табунов, блуждающих по необъятным прериям, в том, что таких лошадей наберется десяток или два, а пожалуй, и сотня, — в этом я не сомневался. Сам я ловил белых лошадей, не имевших соперниц в быстроте. Но так называемого Белого мустанга отличали от всех черные уши.

Я должен был поймать белую лошадь с черными ушами.

Одно выражение в письме Изолины смущало меня:

«…Вам уже удалось покорить нечто свободное и необузданное…»

Как это понять? Верить ли счастью?

Только теперь обратил я внимание на деловую приписку. В ней сообщалось подробно, где и когда пастух заметил белого коня, а также говорилось, что податель записки послужит мне проводником.

Исполнив прихоть Изолины, я оправдаюсь в ее глазах.

Да, сеньорита де Варгас! Если это в человеческой власти, завтра вечером Белый мустанг будет ваш.

Глава XV

ТАБУН

Через полчаса мы с пастухом выехали из селения в сопровождении дюжины рейнджеров. Реку перешли вброд и углубились в заросли.

Из рейнджеров я выбрал наиболее опытных охотников — искусных следопытов.

Полагаясь на их ловкость, я верил в успех.

Дело в том, что наш проводник застал Белого мустанга с табуном кобылиц. Очевидно, он не пожелает с ними расстаться, а если даже Белый мустанг и покинул место, указанное пастухом, его будет легче выследить по отпечаткам многочисленных копыт.

Иначе мы бы век гонялись за дикой уткой[1].

Сегодня скакун — у ручья, а завтра утром — в ста милях… Манада[2] его задержит.

Лишь бы выследить коня, а дальше поможет Моро и лассо.

В дороге я объяснил рейнджерам нашу задачу. Все слыхали о несравненном Белом мустанге, многие встречали его в прериях.

Люди были радостно возбуждены, точно им предстояла увлекательная стычка с мексиканскими партизанами.

Мы ехали густыми колючими зарослями, которыми славится эта часть Мексики.

По мере нашего продвижения картина менялась: колючий покров редел. Началось чередование лугов и кустарников, называемых мезкитами. Чем дальше, тем шире были прогалины, а площадь, занимаемая зарослями, суживалась. Под конец луга слились в сплошное пространство.

Мы покрыли без передышки миль десять, когда проводник напал на след манады. Старые следопыты, не слезая с коней, подтвердили, что почва истоптана дикими кобылицами, чьи следы резко отличаются от копыт жеребцов.

Они не ошиблись: на горизонте чернел табун, и пастух авторитетно заявил, что это и есть манада, с которой он столкнулся.

До сих пор все шло великолепно. Но одно дело — обнаружить табун кобыл, а другое — полонить лучшего скакуна в табуне.

Со смешанным чувством тревоги и радости глядел я на кобылиц, не замечавших нашего приближения.

Прерия, в которой паслись кобылицы, тянулась на целую милю и, подобно уже пройденным, была окаймлена зарослями и через прогалины сообщалась с другими полями.

Манада держалась в центре луга. Одни кобылицы щипали траву спокойно, другие резвились, разметав по ветру хвосты и гривы. Их шелковистые бока лоснились на солнце. Мелькали гнедая и вороная масти, но белая преобладала. Были и серые кобылы с ржавым отливом, а также соловые с белыми гривами и хвостами и довольно много мексиканских пинтаго, или пятнистых лошадей.

Пегие лошади не редкость среди мустангов. У всех, разумеется, пышные хвосты и гривы, которых не касались ножницы.

С первого взгляда можно было сказать, что знаменитый Белый мустанг отсутствует.

Мы переглянулась. Какая досада!

Великолепный табун без жеребца…

Но что мне это стадо диких кобылиц? Изолина им не обрадуется: ей нужен Белый мустанг.

Но пастух сказал, что Белый мустанг где-нибудь недалеко, и я не мог не поверить человеку, всю жизнь наблюдавшему диких лошадей, знатоку их повадок. Скакун или отдыхает под тенью акаций, или пасется на соседнем лугу с частью своего гарема или с избранницей.

— В этом случае, — заверил меня проводник, — мы не замедлим его обнаружить, а легче всего будет выманить жеребца, спугнув кобылиц, которые потревожат его издали слышным звонким ржанием.

План казался легко исполнимым, но раньше нужно окружить кобыл, чтобы, завидев нас, они не разбежались.

Итак, решено было оцепить табун.

Заросли помогали скрывать наши маневры от пугливых кобылиц. Через десять минут мы рассыпались по прерии.

Табун по-прежнему пасся и резвился. Беззаботные дикарки не подозревали, что охотники берут их в кольцо, иначе бы они давно разбежались.

Можно подумать, что мустанг предвидит участь, ожидающую его в неволе. Как будто лошади-перебежчицы, испытавшие сладость служения цивилизации, внушили своим товаркам страх перед человечеством.

Я отъехал в самый дальний угол прерии с сигнальным кавалерийским рожком. Рейнджеры оцепят кобылиц, а я взбудоражу их трубным звуком.

Спрягавшись за деревьями, я поднес рожок к губам, когда за спиной у меня раздалось пронзительное ржание степного жеребца.

Коридор соединял прерию с мезкитовым лугом, где топотал конь.

Я помчался туда. Лошадь путалась в низкорослом кустарнике. Косые лучи вечернего солнца ослепляли меня.

Заслонившись ладонью, я издали увидал жеребца, скакавшего сквозь заросли кустарника к манаде.

По аллюру я сразу узнал Белого мустанга.

Сомнений не было: белоснежная масть, черные уши, губы с синевой, розовые ноздри, широкие бока и стройные ноги… Короче —