Улыбка исчезла с лица Каритаса.

— Мистер Шэнноу, мальчиком я читал старинную легенду о жрице по имени Кассандра. Она была взыскана даром пророчества и всегда говорила правду. Но, кроме того, она была проклята — ей никто не верил.

— Прошу прощения, мой друг. Мои слова были необдуманными и грубыми.

— Ничего, мистер Шэнноу, не пойти ли нам дальше?

Они продолжили прогулку в молчании, которое тяготило Шэнноу.

День выдался жаркий, в голубом небе сияло солнце, и лишь изредка плывущее облако приносило тень и прохладу. Давно уже Шэнноу не чувствовал себя таким сильным. Каритас остановился возле кучи камней и поднял кругляш величиной с кулак.

— Возьмите его в левую руку, — приказал он.

Шэнноу повиновался.

— Несите его, пока мы не закончим этот круг.

— Столько мне его не пронести, — возразил Шэнноу.

— Узнать это мы можем, только если вы попытаетесь, — резко сказал Каритас.

Они пошли дальше, и через несколько шагов левая рука Шэнноу начала дрожать. На лбу выступил пот, а на семнадцатом шаге кругляш выпал из его затекших пальцев. Каритас поднял палку и вонзил ее в землю.

— Ваша первая веха, мистер Шэнноу. — Завтра вы пронесете камень дальше.

Шэнноу растирал онемевшую руку.

— Я рассердил вас, — сказал он.

Каритас повернулся к нему, сверкнув глазами.

— Совершенно верно, мистер Шэнноу. Я прожил слишком долго и видел слишком много — вы понятия не имеете, как оскорбительно замечать, что тебе не верят. И я скажу вам еще кое‑что, чего вы не сумеете ни понять, ни представить себе: я был специалистом по компьютерам и писал книги о программировании. Таким образом среди всех живущих в мире я величайший автор и эксперт в области, которая тут и сейчас до непристойности бесполезна. Я жил в мире алчности, насилия, похоти и террора. Этот мир погиб. Но что я вижу вокруг себя теперь? Точно то же, только, к счастью, в гораздо меньшем масштабе. Ваше недоверие ранит меня больше, чем я способен выразить.

— Так начнемте заново, Каритас, — сказал Шэнноу, опуская ладонь на плечо старика. — Вы мой друг, я доверяю вам и клянусь считать правдой, что бы вы мне ни говорили.

— Благородный жест, мистер Шэнноу. Его достаточно.

— Так расскажите, чем опасен восток.

— Вечером мы сядем у огня и потолкуем, но сейчас меня ждут дела. Еще дважды обойдите поселок, мистер Шэнноу, а когда увидите свою хижину, постарайтесь вернуться в нее бегом.

Едва старик удалился, как к Шэнноу, отводя глаза, подошла Куропет.

— Вы себя лучше чувствуете, Громобой?

— С каждым днем лучше, госпожа.

— Принести вам воды?

— Нет. Каритас говорит, что я должен ходить и бегать.

— Можно я похожу с вами?

Шэнноу взглянул на нее и увидел, что она залилась румянцем.

— Ну конечно. Я буду очень рад.

Она была выше ростом, чем большинство женщин в поселке. Темные волосы поблескивали, точно смазанные маслом. Она была по‑юному длинноногой. Ее движения отличала грация и невинная чувственность.

— Как давно вы знаете Каритаса? — спросил он просто, чтобы завязать разговор.

— Он всегда был с нами. Дедушка рассказывал, как Каритас учил его охотиться, когда дедушка был еще мальчиком.

Шэнноу остановился.

— Ваш дедушка? Но в то время Каритас должен был быть гораздо моложе.

— Каритас всегда был старым. Он бог. Дедушка говорил, что он учил охотиться еще его дедушку. Когда учит Каритас, это великая честь.

— Но, может быть, это были другие Каритасы? — предположил Шэнноу.

— Может быть, — согласилась Куропет. — Скажите мне, Владыка Громобой, вам дозволено иметь женщин?

— Дозволено? — повторил Шэнноу, краснея. — Нет, это не разрешено.

— Очень печально, — сказала Куропет.

— Да.

— Вас за что‑то покарали?

— Нет. Но, видите ли, я женат. У меня есть жена.

— Одна?

— Да.

— Но ведь ее здесь нет.

— Да.

— А я здесь.

— Я это очень хорошо знаю. И благодарю вас за вашу… доброту, — после долгой паузы, наконец, сказал Шэнноу. — Извините меня. Я очень устал. Лучше мне прилечь.

— Но вы же еще не бегали!

— В другой раз. — Шэнноу вошел в хижину и сел. Он чувствовал себя глупо, и все‑таки ему было приятно. Он вынул пистолеты из седельных сумок и вычистил их, проверяя каждую капсюлю, прежде чем вернуть ее на место. Самые надежные пистолеты, из каких ему доводилось стрелять! Осечки случались не чаще, чем на двадцать выстрелов. Хорошо уравновешены и достаточно меткие, если правильно учитывать отдачу левого. Он пересчитал оставшиеся капсюли. Сто семьдесят. Запаса гремучей смеси у него хватит еще на триста пятьдесят. Черного пороха тоже достаточно.

Когда он укладывал пистолеты назад в сумки, вошел Каритас.

— У черного пороха неплохая метательная сила, — заметил старик, — но сгорает он далеко не целиком. Вот почему от него столько дыма.

— Порох для себя я изготовляю сам, — сказал Шэнноу, — но селитру найти очень трудно. А серы и древесного угля хоть отбавляй!

— Как вы себя чувствуете?

— Сегодня получше. Завтра начну бегать.

— Куропет рассказала мне о вашем разговоре. Вам трудно разговаривать с женщинами?

— Да, — признался Шэнноу.

— Так научитесь забывать, что они — женщины.

— Это очень трудно. Куропет неотразимо привлекательна.

— Вам следовало бы принять ее предложение.

— Прелюбодеяние — грех, Каритас. А у меня и так достаточно грехов.

Каритас пожал плечами.

— Не стану вас разубеждать. Вы спрашивали про восток и опасности там. Как ни странно, тут большая роль принадлежит Библии.

— Там обитает какое‑нибудь религиозное племя?

— Вот именно… хотя их взгляды диаметрально противоположны вашим, мистер Шэнноу. Они называют себя Исчадиями Ада и утверждают, что поскольку Армагеддон — сбывшаяся реальность, а нового Иерусалима нет, значит, Люцифер одержал победу над Иеговой. И поклоняются ему, как Владыке мира.

— Мерзость! — прошептал Шэнноу.

— Они исповедуют культ Молоха и предают первенцев огню. В их храмах совершаются человеческие жертвоприношения, и обряды их поистине неописуемы. Те, кто не принадлежит к их племени, считаются врагами и либо обращаются в рабство, либо сжигаются заживо. У них к тому же есть пистолеты и ружья, мистер Шэнноу. И они заново изобрели патрон с гильзой без закраины.