Лузий, честно говоря, не ожидал этого вопроса. В это время трибун чистил своё оружие. Он осмотрел меч и медленно вложил его в ножны.

Конечно, Лонгин этим вопросом его всё-таки несколько озадачил. А ведь о Лонгине, честно сказать, он думал хуже. Ну кто Лузий? И кто этот щеголь, этот красавчик, род которого был одним из самых знатных и древних в Риме?

Холённый аристократ, и отцом-сенатором и принцепсом вполне избалованный, причём избалованный без всякой меры, мог ли он быть не испорченным? Мог ли по-человечески относиться к какому-то там негру, которых в империи почитали за недостойных и презренных представителей общества, даже если они и были свободными и имели хоть какой-то статус, возвышавший их над обычными римскими гражданами? Но Лонгин оказался в общении совершенно простым и не чванливым.

– Кто меня ждёт? – переспросил задумчиво негр трибун.

– Ну, да.

– Да, Гай, меня есть кому ждать.

– Есть?

– Есть!

– И кто же тебя ждёт? Ты обзавёлся семьёй?

– Ну, как бы тебе сказать? – Лузий не сразу ответил лощённому римскому аристократу. Они на самом деле были представителями разных социальных слоёв. И их социальные слои в обычной жизни очень редко пересекались. Ведь они проживали в совершенно разных мирах.

Наконец, Лузий продолжил:

– У меня есть семья. Я ею действительно обзавёлся. Но моя семья сейчас состоит только из детей. Они у меня приёмные. Это дочь и сын. Дочь недавно вышла замуж, и должна скоро родить, а приёмный сын… Он уже почти как год находится при мне… И теперь он служит в моей когорте и под моим началом…

– Это кто?

– А ты его уже видел. Его зовут Масиниссой.

– Это юноша нумидиец? Ну то-от, который длинноволосый? И очень похожий на девушку?..

– Да.

– Ну а жена?

Лузий не ответил.

По лицу его пробежала тень, и он надолго замолчал.

– А ты не страшен… Ты… Т-ты даже по-своему красив… Хотя и с необычно тёмной кожей. Но блестящей. Ты очень красив. Красив по-особенному. Это начинаешь замечать, когда к тебе приглядишься. Надо только тебя рассмотреть. Я вот рассмотрела, – Талия рассмеялась звонко, показав маленькие ослепительно белые зубки. – И ты… ты ещё очень добр. Особенно ты добр ко мне.

Она, после «работы» отдохнув, приходила в их заветное место. В самый дальний угол сада. Сада запущенного и разбитого на задворках лупанара. Там мало кто появлялся, и они могли свободно общаться. Они садились в дальнем углу, говорили мало, чаще молчали, им и так было хорошо вдвоём. Хорошо от того, что они тут одни. И что никто им не досаждал.

Им казалось в эти редкие мгновения счастья, что не подавляет, не окружает их злоба, грязь, звериные омерзительные инстинкты и похоть. Что их и нет вовсе. Что мир на самом-то деле совершенно другой.

Как он ждал этих их встреч! Ему было тяжело долго не видеть Талию. Лузий приносил немного вина и фруктов. Талия расстилала на траве циновку или коврик и нарезала хлеб. Взглянув со стороны на них, можно было подумать, что это слушает трели птиц и безмятежно проводит отдых какая-та супружеская пара.

Лузий и Талия не заметили, как это случилось. Они сблизились. И это произошло в их очередное свидание. Этого не отвергла и пожелала сама маленькая венедка. Она искала в Лузии ласки и заботы, и он её с лихвой этим всем одарил.

Они полюбили друг друга.

И Лузий решил выкупить девушку у хозяина лупанара.

Мечты, мечты…

Лузий всё делал, чтобы собрать деньги и добиться свободы для маленькой венедки, которую он уже считал не только своей единственной любовью, но и женой.

Он мечтал её увезти подальше от Остии и Рима, за море, в солнечную Нумидию, и там уже, в этом тёплом краю, обустроить своё семейное гнездо.

Глава двенадцатая

Теперь Лузий пытался подзаработать, где только возможно. Вечерами и ночами неся охрану и наводя порядок в лупанаре, днём он не отсыпался, а таскал грузы в порту Остии: бочки с сельдью, амфоры и, казалось бы, совсем неподъёмные мешки, которые только он один мог поднять. Таскал он их не жалея себя. Не было такой работы, от которой он мог бы отказаться. Лишь предложение одного «заказчика», римского всадника, посулившего пять тысяч сестерциев за убийство неугодного ростовщика, которому этот всадник задолжал и долг не смог вернуть, он с гневом отверг.

Через полгода Лузий накопил почти три тысячи сестерциев. Талия по секрету сообщила ему, что она уже месяц, как под разными предлогами не ублажает гостей лупанара, и надеется, что у них с Лузием всё-таки будет ребёночек, когда её выкупят и она станет свободной, как и её возлюбленный. Лузий тоже мечтал о семье и о своём ребёнке. Он пошёл к хозяину лупанара и выложил ему на стол все свои сбережения.

Увидев их, Афиноген перебрал сестерции и парочку из них даже попробовал на зуб, и затем отбросил их и деланно расхохотался. Краснорожий и как коленка лысый грек объявил, что отдаст венедку лишь за сумму в пятеро большую.

Лузий заскрежетал зубами, сжал кулаки, но с трудом сдержался.

Делать было нечего. На стороне хозяина лупанара был закон.

Виминаций считался довольно-таки крупным городом. Славен он был рынком, храмами, но особенно иллирийскими гробницами, в том числе гробницами Панеса, Эпинада, Сутона и Батона (это были самые знаменитые иллирийские вожди, которые в прошлом не мало досаждали римлянам, но их гробницы новые хозяева этой земли не разрушили). А ещё здесь базировался легион VII Клавдиев, но сейчас, в связи с очередной Дакийской войной, большую часть его перевели поближе к Дробетам-Трансмариске и мосту Аполлодора.

Город этот являлся вторым по значению в провинции Верхняя Мёзия. До начала Дакийских войн он даже был столицей провинции, куда сходились для торговли варвары и римские купцы, свозились зерно, оливковое масло и кожи, но после нападения даков, столицу перенесли на юг, подальше от границы, в более спокойный и безопасный Наис.

Виминаций находился на берегу Истра. В него отдельная номерная когорта VIII Ульпиева не стала входить. Этот город ею был обойдён стороной и сделана была остановка в милях семи от него. Здесь предстояло Лузию расстаться с патрицием Гаем Кассием Лонгином и переправиться ночью через Истр на дакийский берег.

Наступил вечер.

Окончательно стемнело…

Лонгин к концу пути почти не улыбался. Он был как никогда серьёзен. Ехал сын сенатора-консулярия либо чуть позади, либо нагонял трибуна и продвигался уже рядом.

Но вот они остановили своих коней в стороне от остальной когорты. Не сговариваясь одновременно спешились.

Лонгин протянул Лузию руку. Протянул её по дружески.

Они знакомы были совсем недолго, всего-то на всего каких-то полторы недели, но оба понравились друг другу и почувствовали обоюдное расположение. Это очевидно было какое-то родство душ. В