При том что Россия все больше уподоблялась ей – и агрессивностью политического тона, и той ролью, которую играл в политике государства военно-промышленный и нефтяной комплексы, и дешевым патриотизмом, и непомерно вознесенной на щит религиозной моралью…

Впрочем, какое ее дело? Что ей с того?

– Так о чем ты хотела со мной поговорить? – спросил наконец Юра, отодвинув от себя пустую тарелку.

– Умер еще один наш одноклассник, Костя Панин, помнишь его?

Лера достала из сумки последнюю фотографию десятого класса.

– Ты хочешь, чтобы я прислал венок на его похороны? – хмуро сострил Юра.

– Смотри: раз, два, три, четыре, – проигнорировав его шутку, указала Лера ногтем мизинца на лица. – Все они умерли один за одним. И ровно в том порядке, в котором сидят за партами.

Юра погрузился в молчание, уставившись в снимок.

– Диагноз знаешь? – перевел он на нее потяжелевший взгляд.

– Инфаркт. У всех четверых.

– Так… И что ты об этом думаешь? У тебя ведь какие-то соображения, я угадал?

– Что это замаскированные под инфаркт убийства.

– Под инфаркт? Такое возможно?

– Да.

– Зачем кому-то нужно убивать наших ребят?

– В том-то и вопрос. Возможно, они все четверо связаны каким-то делом… Ты не в курсе? Они ведь в твоей компании тогда были, ты их знал лучше меня.

– Я после школы ни с кем не общался.

– Даже с Ингой?

– С ней мы остались на связи… Я женат на ее сестре.

– Вот как?..

Лера толком не знала, что именно она вкладывала в это восклицание. Что-то негативное, без сомнения… Ингу она мало знала в силу закрытости последней, но интуитивно Лера ее не любила. Чувствовалось что-то черное, что-то дурное в этой красивой девочке. И было понятно, что она обладала необъяснимым влиянием на Юру, а через него на всю Компашку. И Лере было жалко, что Инга сохранила это влияние и после школы. Дурное влияние, без сомнения…

Но она не стала копаться в своих смутных ощущениях и от комментариев решила воздержаться.

– Если эти четверо не имели никаких дел между собой, – продолжила она, – то, возможно, какой-то псих убивает всех подряд. Просто потому, что сидели в одном ряду… А следующей сижу я, между прочим!

– Вижу, Лер. Другие соображения у тебя есть?

– Есть. Что кто-то охотится за вашей Компашкой. Вас не любила вся школа, начиная от учителей и кончая ребятами… Ты исключение, девчонки по тебе сохли.

– Кроме тебя.

– Кроме меня, – улыбнулась Лера.

– Я до сих пор… Ладно, проехали.

Лицо Юры было серьезным, даже угрюмым. Ничего не осталось от барского благодушия, равно как и ничего от его давнего, еще школьного, высокомерия. Перед Лерой сейчас был иной, уже третий человек.

– Мы можем это как-то проверить? – поспешил Юра сменить тему.

– Кто это – «мы»?

Юра замешкался, а Лера вдруг подумала, что он с детства привык жить кланом, этаким «мы», и неважно, из кого он состоял. Главное, клан существовал, и Юра во главе, и его главенство обеспечивалось наличием клана! Одно без другого не могло существовать, и потому Юра мыслил себя исключительно в категориях «мы»…

– Проверить мы можем, если подождать, – она усмехнулась, – и посмотреть, кого убьют следующим. Варианта развития событий у нас два: либо за меня возьмутся – тогда это псих, который истребляет по рядам, – либо инфаркты начнутся у первых парт среднего ряда. Вы же все, Компашка, сидели к концу выпускного класса на первых партах, – вас где-то в середине десятого класса вынудили переселиться с «камчатки». Достали вы учителей, помнишь? И на первой парте среднего ряда сидел ты, Юр. С Ингой… Видишь?

– Не слепой.

– Только у меня, Юра, нет никакого желания проверять верность моих заключений опытным путем.

– У меня тоже. Что ты предлагаешь?

– У тебя есть связи, ты сможешь… Первым делом нужно узнать, были ли замечены следы от укола на телах. На Косте нашли. Мне необходимы сведения по остальным. Для этого нужно поднять все заключения по вскрытиям.

– Заметано. Я найду концы.

– Если такие следы есть, то моя догадка верна. Им что-то вкололи, чтобы спровоцировать инфаркт. И тогда мы отметаем окончательно идею, что все эти смерти – чистое совпадение.

– Договорились. Что еще?

– Узнай, были ли связаны эти четверо каким-то общим делом. Хотя я думаю, что нет. Я говорила с семьями: все утверждали в один голос, что никаких связей с бывшими одноклассниками не просматривается… Тем не менее надо проверить. Сможешь?

– Постараюсь.

– Если между ними не было ничего общего, то придется нам рассматривать версию психа… Который учился в нашем классе, между прочим.

– Почему?

– А кого еще, Юра, могут интересовать порядок и расположение парт и сидящих за ними наших одноклассников?

– Ты права. Все постараюсь узнать. Выбирай десерт. Тут очень вкусные пирожные делают.

– Я сыта.

– Кофе?

– Пожалуй…

Когда они поднимались из-за стола, Юра придержал ее за локоть:

– Погоди.

Лера посмотрела на него, и ей стало не по себе. В его светлых глазах светилась тоска, почти потусторонняя, – отчего они сделались почти черными.

Она села обратно.

– Есть очень мало вещей на свете, которыми я дорожу, Лера. Очень мало. Все дерьмо. Я тоже. Но в ту самую малость ты как-то затесалась. Я даже не тобой дорожу, не женщиной по имени Валерия, нет, – у меня к тебе никаких чувств. Я дорожу тем, что ты есть такая, как ты есть. Я понятно говорю?

Он посмотрел ей в глаза, и даже если бы Лера не поняла ни слова, то была бы вынуждена ответить «да» – так требовал его взгляд.

Но она поняла.

– Поэтому… Когда ты уезжаешь?

– Еще не решила. У меня билет с открытой датой.

– Уезжай срочно, Лера! К себе в Америку. УЕЗЖАЙ, слышишь?! Мы тут сами разберемся.

– Хорошо, – покладисто согласилась она. – Уеду. Только узнай сначала, было ли что-то общее между четырьмя погибшими…

Обед в «Русской избе» оставил тяжесть в желудке. Разговор с Юрой – тяжесть в душе. Он осел ядовитой пылью, от которой не так-то просто отмыться. Она инкрустировалась куда-то под кожу и продолжала отравлять ее организм.

Может, и вправду уехать? Она провела в Москве уже больше двух недель – вполне достаточно, чтобы насытить зверя по имени ностальгия …

Но она еще не насытилась Данилой.