– Это смотря как пить, – усмехнулась она.

– Когда Толя скончался?

– Да вот уже почти месяц, как я дышу, – ответила Наташа. – Он в начале сентября умер. А чего это вы интересуетесь все-таки?

Лера прибегла к уже отработанному приему: сослалась на ностальгию и всякие прочие сантименты, связанные со школьным детством, и поспешила покинуть вдову.

С Данилой она столкнулась у подъезда: он возвращался с работы. Он прижал ее к себе, радуясь встрече, а ей вдруг стало больно отчего-то… Может, потому, что она поймала себя на ощущении, словно возвращается домой ? Но это домой сочеталось только с ним, с Данилой, а никак не с его квартирой… Тесная московская хрущевка – Лера прощала ее лишь потому, что тут жил он, Данька. И то прощала ее незадачливое существование в качестве своего временного пристанища. Она слишком привыкла к большому пространству своего дома под Вашингтоном, и теснота этой квартирки ее могла бы задушить, если бы она хоть на миг представила, что это действительно ее дом .

Наверное, во всем этом была какая-то нестыковка, даже, может, какая-то нечестность… По ее разумению, – тому разумению, которое сложилось в совсем юные годы, когда она влюбилась в своего будущего мужа, – любить – значит принимать все! А она делила, отделяла, разделяла свои чувства… Данилу – от его квартиры. Любовь к нему – от совместного быта. Но разве так бывает, когда любишь?!

Или это не любовь?

Господи, скажите мне кто-нибудь, что такое любовь! И что происходит со мной!!!

С другой стороны, и он не приглашал ее занять конкретное место в его жизни – со всем его малоустроенным бытом.

Не смел?

Не хотел?

Как мало мы знаем об отношениях между мужчиной и женщиной, когда они не стремятся создать семью и нарожать детей! Когда ими движет не инстинкт, а свободный выбор…

СВОБОДНЫЙ! Как красиво звучит. Но в нем-то все и несчастье… Мы не умеем быть свободными, мы от свободы дуреем. И перестаем понимать, чего же мы хотим…

* * *

– Дань, помоги мне! – сказала она за ужином. – У Андрея Исаева страшно ревнивая жена, она не станет со мной разговаривать! А если бы пришел к ней ты, с твоим обаянием…

– Лер, но я же не одноклассник!

– Но она этого не знает! Что тебе стоит сделать вид?

Он посмотрел на нее, и Лера поняла, что он согласится, хотя ему это претит.

– Давай инструкции.

– Позвони ей, я тебе дам номер. Скажи, что одноклассник, что собираешь информацию обо всех, – ну, например, делаешь сайт… Сейчас их уйма развелась в интернете. И договорись о встрече. Все, что я хочу узнать, это диагноз и дату…

И он сделал это. Он позвонил, договорился и сходил к ревнивой вдове Андрея Исаева. И принес Лере информацию: диагноз – инфаркт.

Ин-фаркт…

Не слишком ли много инфарктов?!

– Когда? – спросила Лера.

– В августе. Месяц назад. Лер, ты же видишь, никаких признаков насильственной смерти! Инфаркт! Это не убийство…

– Данька, ты говорил, что детективы читаешь?

– Да. Хотя больше люблю фантастику.

– То-то и оно… Существуют такие лекарственные препараты, которые способны вызвать инфаркт. Агата Кристи описала: дигиталин, например…

– Лер, ну почему ты думаешь, что тут непременно должен быть криминал? Ты детективов перечитала, ей-богу…

– А вот почему… – Лера снова водрузила фотографию на стол. – Смотри: первый – если считать справа налево, – сидит Слава Зюбрин. И он умер от инфаркта в июле, около двух месяцев назад. Рядом с ним сидит Андрей Исаев. Ты был сегодня у его жены, и она сказала…

– Что Андрей умер от инфаркта…

– Да, причем в августе. И он второй по счету. А третий, Толя Трубачев, – и он сидит третьим, видишь, на парте сразу за ними? И умер он тоже от инфаркта – в начале сентября. Понимаешь?

– Порядок мест в классе соответствует смертям?

– В том-то и дело… И последний Костя, вчера. Он, видишь, сидел рядом с Толиком. И тоже инфаркт. И у нас конец сентября.

Данила помрачнел. Потом шумно вздохнул и заграбастал ее к себе. Она, повинуясь его жесту, перебралась к нему на колени, прижалась к его груди, и следующий шумный вздох уже путался в ее волосах, обдавая теплом шею, а потом…

…А потом наступило утро.

Лера полдня провалялась в постели, обнимая Данькину подушку. Она пахла им, им и его одеколоном, словно он, уйдя на работу, оставил ей в залог этот запах. Она думала о странных их отношениях, в которых ей ничего от Данилы не надо, и в то же время существовать без него невозможно… То есть, наверное, возможно, но плохо. Очень плохо существовать без него…

И еще она думала о двух первых партах и о четырех своих одноклассниках, сидевших за ними. Если считать слева направо, то порядок смертей соответствовал расположению за партами. Почему?! Это случайность? Но разве бывает так много случайностей?

А если нет… То надо исходить из гипотезы, что инфарктам помогли случиться ! Как любитель детективов со стажем Лера точно знала, что до инфаркта можно и намеренно довести. Хоть тот же дигиталин, о котором писала Агата Кристи. А сколько других медикаментозных средств вышло на рынок со времен сочинительства бабушки детектива?

Иными словами, эти смерти есть не что иное, как убийства!

Но и в это было трудно поверить. Зачем??? Кому понадобилось убивать этих ребят, которые уже давно перестали общаться между собой? И за что? Может, какой-то псих? Или кто-то им за что-то отомстил?

И закончен ли список смертей?.. Ведь Лера сидела следующей, на третьей парте в ряду у окна… Если это псих, решивший методично истребить свой бывший класс, то он теперь до нее доберется!!!

«Стоп, – сказала она себе. – Тут промелькнуло одно слово, какое-то важное слово… Да, вот оно: «свой бывший класс». Кем бы ни оказался убийца, он должен быть из нашего класса!!!»

Эта мысль выдернула ее из постельной неги.

– Карен? Мы можем встретиться сегодня? Ну, скажем, через полтора часа?

– Конечно. Я пришлю за тобой машину. Диктуй адрес…

Она буквально слетала в душ, выпила кофе, оделась-причесалась-подкрасилась и вскоре входила в роскошный офис Карена в центре города.

– Обеденное время, – сказал он, когда Лера появилась в его кабинете. – Пойдем поедим. Ты ведь мне что-то сказать хочешь, угадал? Ну, за обедом и поговорим…

– …Вот так, Карен. Только не говори, что я сошла с ума, – закончила Лера свое повествование.

Он отодвинул от себя тарелку, положил на нее вилку и нож, вытер рот салфеткой, скомкал ее и бросил на стол. И все это не сводя с Леры своих черных влажных глаз. Полные губы его дрогнули, но так и не сложились в улыбку. В детстве, в школе, лицо его было очень подвижно, Лера помнила; теперь же оно отяжелело вторым подбородком, налитыми щеками, и на нем, казалось, только и жили глаза и губы.