— Нет, нет, что ты! — поспешно ответила Анюта и потупилась.

Но тут же она вновь подняла голову, посмотрела прямо в глаза атаману и продолжила твердо и решительно:

— Нет. У этого Михася есть… была невеста. Да не какая-нибудь деревенская девчонка, — с горечью усмехнулась она, — а настоящая английская королевна. И вообще, Михась погиб. Там, на Засечной черте.

— Прости, Анютушка! — Атаман нагнулся, будто поднимая что-то с земли, и украдкой, чтобы никто не заметил со стороны, коснулся губами ладони девушки, по-прежнему опиравшейся на бревнышко, на котором они сидели.

Некоторое время оба молчали. Затем Анюта глубоко вздохнула, как будто собираясь с разбега нырнуть в холодную воду, и продолжила свой рассказ:

— А весной, когда Михась выздоровел, мы с ним ушли из села. Он отправился искать свою дружину, а я… А мне просто надо было уйти куда-нибудь, поскольку дружки Никифора, ну, того богатея, которого я… В общем, они все пытались дознаться, кто хозяина ихнего завалил. Вот и пришлось мне из села уйти. Дружины поморской мы не нашли, да и вступили к Ереме в ополчение. Ну, а дальше — бои. Михась погиб, а я — живая, здесь, с тобой.

Чекан вновь наклонился и поцеловал ей руку. Опять они замолчали, переживая только что сказанное, и сидели не шевелясь, слыша лишь биение собственных сердец. Атаман поднял голову, встряхнулся, словно сбрасывая с себя некие путы, и произнес нарочито веселым голосом, ломая прежнюю печальную интонацию, разом преодолевая и отметая все недоговоренности и двусмысленности:

— Так вот, оказывается, кто тебя, прекрасную деву-воительницу, сражаться-то научил: поморский дружинник. Доводилось мне про тех дружинников слышать. Только слухи-то про них какие-то противоречивые. Кто говорит, что, мол, герои из героев, а кто, напротив, именует хвастунами да недотепами.

— Ну, давай, судный боец, сейчас я, ученица поморского дружинника, с тобой на кулачках сойдусь! — с готовностью подхватила Анюта задорную интонацию атамана. — Посмотрим тогда, кто из нас недотепа!

— Что ты, что ты! Я боюсь! Я лучше сразу сдамся! — шутливо поднял вверх руки Чекан. — Биться-то ты славно обучена, я уже видал. Только все равно мнится мне, что этот самый Михась, хотя и лихой боец, вместе с тем был еще и хвастун несусветный.

— Почему ж это? — удивилась Анюта, чуть-чуть, самую малость обидевшись за Михася.

— Так ведь придумал себе невесту — заморскую царевну. Я и сам много сказок знаю и люблю рассказывать. Только сказки — они и есть сказки. А в жизни-то, сама посуди: как у простого дружинника может быть невестой царевна, да еще и заморская?

— Да нет, это правда, — возразила Анюта и, слегка поколебавшись, добавила: — Я сама ее видала.

— Кого? — недоверчиво переспросил Чекан.

— Эту невесту. Заморскую королевну.

— Не может быть!

— Может. — И Анюта, опуская некоторые детали, рассказала атаману, как она встретила в своем селе отряд поморских дружинников, разыскивающих Михася, среди которых была иноземная красавица, называемая его невестой.

Чекан деликатно не стал выспрашивать, почему Анюта не отвела Михася к этим самым дружинникам, а лишь покачал головой и произнес задумчиво:

— Ишь ты! Бывает же такое! — Затем, махнув рукой и как бы одобряя косвенно тот не порицаемый вслух, но все равно явственный проступок Анюты, скрывшей местопребывание раненого дружинника от разыскивающих его товарищей, провозгласил: — Да это и к лучшему, что та царевна Михася не нашла. Все эти богатые да знатные, князья да бояре, все равно нас, простых людей, презирают и ставят ниже себя, считают скотом домашним. А чем мы хуже их?

— Хорошо ты сказал, Чекан! — с жаром воскликнула Анюта. — Я сама последнее время об этом много думаю. Действительно, ну чем мы хуже их?!

— Я вот смотрю иногда, — подхватил Чекан, — на какого-нибудь разнаряженного князя иль боярина, который скачет по улицам со свитой, закидывая всех встречных грязью из-под копыт, и думаю: попадись ты мне один на один где-нибудь в укромном месте, так я с тебя живо бы спесь сбил! Ты бы у меня в этой самой грязи на брюхе ползал да о пощаде молил.

Горечь, злоба и даже ненависть, прозвучавшие в словах атамана, эхом отозвались в душе Анюты. Она не раз и не два в своих мечтаниях видела, как встречается на узкой дорожке с этой англицкой принцессой. Правда, последнее время вместо невесты Михася она мысленно встречала невесту Еремы — купеческую дочь из Рязани, о которой Анюте рассказала тогда, в доме Еремы на Оке, его старая повариха.

Чекан внимательно взглянул в лицо Анюты, положил ей руку на плечо:

— Ничего, Анютушка, будет и на нашей улице праздник. Я кое-что в этой жизни понял, и если захочешь, то и тебя научу!

Анюта не успела ответить, как внезапно их окликнули:

— Чекан, Анюта! Вот вы где! — К ним приближался чуть ли не бегом один из товарищей атамана. — Еле вас нашел!

— А зачем ты нас вообще искал? — грозно сверкнул глазами Чекан.

— Да уж не по своей воле! Тебя, атаман, монастырский стражник на допрос к себе требует!

Чекан уже взял себя в руки, рассмеялся:

— Вот видишь, Анютушка, и до меня очередь дошла с нашим бдительным стражем беседовать. Ну что ж, придется идти. Прощевай до завтрева, красна девица! — Он поклонился в пояс Анюте.

Со стороны могло показаться, что кланяется он девушке нарочито и шутливо, однако его взгляд, направленный на Анюту, свидетельствовал об искренности и глубине его отношения к ней.

— Прощай, Чекан, даст Бог — вскоре свидимся и разговор наш продолжим! — степенно, не выказывая своих чувств при постороннем, кивнула Анюта.

Атаман ушел в сопровождении товарища, а Анюта еще долго сидела на бревне, глядя куда-то далеко-далеко, в темное пространство надвигавшейся ночи.

Степа поджидал атамана в той же самой библиотечной палате, в которой он с утра допрашивал Анюту, Ерему и еще нескольких ополченцев из Ереминой дружины. Чекан вошел со спокойным независимым видом, произнес чуть насмешливо:

— Здравствуй, стражник! Прикажешь мне садиться аль присаживаться?

— Здравствуй, атаман! Покуда присаживайся, — в тон ему ответил Степан.

Они уселись друг напротив друга.

— Вот смотрю я на тебя, атаман, и диву даюсь: уж больно уверенно ты держишься. Словно тебе опасаться и стыдиться нечего!

— А чего мне бояться, когда я по своей воле на смертный бой с ордынцами вышел? Коли б за свою шкуру дрожал, то и продолжал бы по лесам прятаться, да так, что ни одна собака б не нашла!

— Чем же так тебя ордынцы обидели, что ты решил разбой оставить да за родину порадеть?

— За родину мне радеть не впервой. Я ведь не всегда разбойником-то был, допрежь не раз в рати бился. Про свою ненависть к врагам я тебе высоких слов говорить не буду, ибо еще тогда, в воротах, заметил, что ты речам моим искренним не веришь. Коли хочешь, то считай, что мне неохота, чтобы порядок на Руси, к коему я привык, изменился. Воевод-то и дьяков местных я кого прикормил, кого запугал и гулял себе с ватагой припеваючи. А с ордынскими-то баскаками еще неизвестно, как получится. Вдруг они взяток не берут и начнут нас, разбойничков, смертным боем бить, — усмехнулся атаман.