— Зинаида Васильевна, мне завтра с утра нужна машина на несколько часов. Пожалуйста, Зина, это по делу. По серьезному делу… Почему? Ну и что? Да плевать я хотел на твои планы! Ты только мне не рассказывай, что без тебя в Минздраве рабочий день не начнется. Уж я-то знаю, что ты по утрам внуков развозишь да по рынкам таскаешься. Зина, я редко чего-то требую. Но если мне нужно, сделай так, как я говорю. Ты меня знаешь. Ну, вот и все, Зиночка. Извини, что я погорячился, но мы же не первый день знакомы. Нам ссориться нельзя. Родина не простит. Целую твои милые ручки. Привет твоей чудесной семье.

В машине по дороге домой Константин Николаевич вдруг поймал себя на том, что улыбается ни с того ни с сего. Он быстро посмотрел на спину водителя: еще подумает, что он свихнулся. Собственно, он и так, вероятно, думает, что все психиатры сумасшедшие. Константин Николаевич прикрыл свой глаз и вернул на место Катино лицо, которое в последнее время постоянно маячило в его мозгу, как ярлык в компьютере. Необыкновенная, восхитительная женщина. Эти ее реакции трогательного, доверчивого ребенка: «Санта- Клаус пришел…» Это не просто беспомощность и открытость больного человека. Здесь более глубокая суть. Видимо, она и называется женственностью. Нина тоже очень красивая женщина. Она была самой красивой студенткой курса. Возраст ее не слишком изменил, совсем не обезобразил. Такое же безупречное лицо, небольшие светло-серые, ясные глаза. Морщинки в уголках даже как-то смягчают их холодное выражение. Он был очень влюблен в свою жену в молодости и долго не признавался самому себе, что ему мучительно не хватает живого тепла, ответной эмоциональности в общении с ней. Нина всегда считала эмоции чем-то неприличным. Если, конечно, дело не касалось их сына. Сын. Ваня. Так называлась незаживающая рана Константина Николаевича. Наверное, он виноват. Его жизнью была наука, открытия, борьба. А сын, здоровый удачный мальчик, рос и правильно развивался под присмотром обожающей его мамы. Затем пришло время выполнить отцовский долг. Мальчик без особых способностей с первого раза поступил в мединститут, остался в аспирантуре, получил хорошую должность в большом онкологическом центре. Главврач центра, давний друг Константина Николаевича, при встрече всегда говорил, что Ваня становится хорошим хирургом. Но со временем почему-то перестал касаться этой темы.

В тот день Константин Николаевич приехал в онкоцентр посмотреть нескольких больных с послеоперационной депрессией. Он вошел в палату, поговорил с каждым в отдельности, потом завязалась общая беседа. Измученные болью и тяжестью лечения люди пожаловались симпатичному профессору на то, какими жестокими, алчными, беспощадными бывают врачи. Особенно один: постоянно вымогает деньги, пугает родственников выпиской до срока, если перестанут платить. Вчера выписал семидесятилетнюю старушку через четыре дня после операции и даже не дал «Скорую» — домой ее отвезти. А она одинокая. До вечера она плакала в коридоре, умоляла дать ей переночевать. Когда стемнело, санитарка сказала: «Ты б шла, пока транспорт ходит. Врач на твое место другую положил. Без очереди. Заплатили за нее. Тебе его не упросить». И побрела старушка со своим пакетом. Медсестричка одна ее, правда, догнала, деньги сунула, такси вызвала. Когда Константин Николаевич встал, его попросили: «Только вы Ивану Константиновичу не говорите, что мы на него пожаловались. Он нас всех отсюда выбросит».

Константин Николаевич вошел в ординаторскую, где Ваня с коллегами пил чай. Подошел к сыну и тихо сказал: «Встань!» Когда светлые, как у Нины, глаза с удивлением уставились на него, Константин Николаевич собрал всю свою выдержку, чтобы не разбить это красивое лицо. Он просто загремел на все отделение:

— Подонок! Ты больше здесь не работаешь! Ты в моем доме больше не живешь! Если задержишься здесь на минуту, под суд отдам, мерзавца такого!

После этого начался период, который он и не помнил толком. Что-то с ними всеми происходило. Рыдала Нина, в доме постоянно пахло сердечными каплями, сестра Марина переехала к ним, чтобы помогать вести междусемейные переговоры. Константин Николаевич успел выполнить требования жены и сына — отправил Ваню в Америку, устроил там в частную клинику, из которой его, впрочем, очень быстро выгнали. Константин Николаевич в это время уже лежал в больнице с инсультом. Вышел оттуда грузным, больным стариком. Золотые кудри стали наполовину серебряными, и навсегда закрылся один голубой неотразимый для женщин глаз. А в его доме пролегла линия фронта. Нина не собиралась прощать ему разлуку с сыном. Он напился через несколько дней после больницы и с тех пор даже не пытался заснуть трезвым.

— Бесценная ты женщина, — произнес Игорь, окинув взглядом накрытый Аленой стол. — И до сих пор свободна? Или не совсем?

— Знаешь, всегда не могла терпеть историю. Все эти порабощения, освободительные движения, партизанские подвиги, праздники со слезами на глазах. Давай без этого. Я бы только уточнила: моя бесценность в твоих глазах, это что — способность вовремя оказаться рядом, умение готовить или достоинства водителя?

— Ты за кого меня принимаешь? — искренне удивился Игорь. — Я что, похож на меркантильного мерзавца? Да мне не нужно ничего. Я честно удивлен тобой как человеком, как женщиной. Ты кажешься мне безупречной. Я таких не встречал никогда. Вот мы столько общаемся в разных, тяжелых в основном, ситуациях, и я не нахожу в тебе недостатков.

— Спасибо, — просто сказала Алена. — И давай торжественную часть, посвященную мне, завершим. Просто поедим. Я тут кое-что приготовила на десерт. Кстати, все забываю у тебя спросить: ты сластена?

— Слушай, а я не знаю, — растерянно пожал плечами Игорь. — В детстве, конечно, любил конфеты, мороженое, пепси-колу. Катя часто покупала сладкое, когда сын с нами жил. Мне нравилось, если они мне что-нибудь оставляли. А думать об этом, как об отдельном вопросе, как-то не приходилось.

— Ну, тогда решим в процессе. Скажу честно: салаты покупные, осетрина и балык в нарезке. Из выпивки — итальянский вермут и французский коньяк. А вот десерт — произведение моих рук и, надеюсь, мне за него не будет стыдно. Я сама не то чтобы очень люблю сладкое, просто иногда чувствую в нем нестерпимую потребность. Мозги, что ли, еще развиваются. Но в этом случае пряники из магазина меня не устраивают. Сама пеку. Рецепты собираю.

— Да ты вообще женщина штучная, думаю, тебе нужно все только особенное… — Игорь впервые за время их знакомства серьезно посмотрел Алене в глаза и долго не отводил взгляд.

— Возможно, — прервала она затянувшуюся паузу и протянула ему бутылку коньяка. — Открой, пожалуйста.

Игорь отдыхал. За окном уже совсем стемнело. В больнице все спят. Значит, сегодня не надо бояться неожиданных звонков, неприятных известий, можно выдохнуть до утра постоянный, измучивший его страх. В квартире прибрано, уютно, красиво накрыт стол. Его кормили, за ним ухаживали вот уже столько дней, от вина приятно кружилась голова, растворился камень на сердце. И эта странная женщина, которая так хорошо к нему относится, она ведь такая шикарная, эффектная. Он к ней, наверное, сам и подойти бы побоялся. Игорь посмотрел на Алену, блаженно улыбнулся и сдержал очередной комплимент. Наверное, они у него топорно получаются, а она или очень скромная, или привыкла к похвалам, знает себе цену.