– Прости меня за то, что я, хоть и могла, но не воспрепятствовала твоему попаданию сюда. Все сложилось так, что нам всем нужна твоя помощь.

Михаил Рудик удивился. Чем он может помочь таинственным и всесильным гиперборейцам?

– Понимаешь, твои сны – это теперь не только наше с тобой дело… Появились еще желающие в них покопаться. Начаты исследования, которые несут в себе страшную угрозу. И угроза эта – всеобщая, эти исследования катастрофичны как для вашего мира, так и для нашего. – Эо говорила медленно и очень четко, чтобы эти слова, когда сон закончится, обязательно остались в голове собеседника. – В этом извечная беда человечества. Опасность экспериментов с проникновением в человеческие сны видна только тем, кто знает, что все твердые тела вокруг нас, да и мы сами в том числе – это… мираж.

– То есть как? – изумился Рудик.

Эо ответила не сразу. Тщательно подбирая слова, чтобы ее собеседник мог поверить в столь невероятные вещи, она стала рассказывать, что вся физическая материя вокруг получается из частот вибрации энергии и, меняя частоту вибрации, можно изменить структуру материи. Более того, каждая мысль создает саму реальность, разрастающуюся подобно паутине.

– Мысль создает реальность. – Эо еще раз произнесла эти слова, и они отдались гулким эхом где-то в Мишиных висках.

– Задумайся над этим, – продолжала Эо. – Именно мы сами и создаем реальность вокруг себя! И не только вокруг, но и внутри себя. Кто может, создает вокруг себя реальность хорошую, радостную и позитивную, а кто не может (а таких, кстати, большинство) – создает реальность грустную, печальную, а зачастую просто невыносимую, сетуя на судьбу и невезение. Иными словами, все в мире связано. Электроны в атомах углерода и в нашем мозгу связаны с электронами каждого лосося, который плывет в горной реке, каждого сердца, которое бьется за сотню километров отсюда, каждой звезды, которая сияет в небе. И вообще трехмерной Вселенной в таком виде, как ее знают люди, просто не существует, ибо она, по сути, обычная голограмма, созданная каждым человеком внутри своего мозга. И от звезды до лосося из реки расстояние точно такое же, как между двумя людьми, стоящими в непосредственной близости друг от друга. Все это – лишь продукт нашей мысли. Следовательно, и окружающая реальность – иллюзия, не более того.

– Звучит удивительно, – согласился Рудик.

– В эту иллюзию нельзя вмешиваться. Мы несколько тысячелетий выстраивали модель, которая позволяет жить и нам, и вам. Вы видите сновидения, а в них мы живем своей жизнью, мечтая когда-нибудь вернуться в физические тела. Иметь руки и ноги. Радоваться и улыбаться, вытирать слезы тыльной стороной ладони и облизывать ранку на губе. Любое проникновение в эту отстроенную модель рушит создавшийся баланс.

– Но человек, наверное, всегда мечтал разгадать природу сна, – неуверенно пробормотал во сне Рудик.

– Конечно, люди пытались постичь тайну снов и раньше, – согласилась Эо, – но только сейчас к этому делу подключили машины. И теперь этот мир может рухнуть и погибнет все живое. Эта катастрофа уже описана в Апокалипсисе, почитай Библию. Очевидно одно: будут рушиться оба мира: и ваш, и наш. Все погибнут. И некому будет создавать новую Вселенную, космос и звезды.

Собственно говоря, никаких звезд, космоса и Вселенной нет и сейчас. Но есть мы – живые существа, создающие эти вселенные силой своего ума и воображения. Есть только люди и мы. И каждый из нас или из вас – это и есть Вселенная, это и есть космос со звездами. И сейчас этим вселенным угрожает небытие, или, по-вашему, апокалипсис. Попытка поставить человеческие сны на службу, чтобы добиться еще большего величия или еще большей власти, – это не только утопия. Это смертельный приговор всему живому.

Рудик вдруг отчетливо ощутил, как сквозь космический мрак несется к планете Земля гигантский сгусток тьмы, за которым кроются вечный холод и вселенская катастрофа.

– И когда же случится апокалипсис? – спросил Рудик пересохшими губами.

– Если ты не вмешаешься, все это случится очень скоро, – печально сказала Эо и указала на наручные электронные часы Рудика. В часах явно произошел какой-то сбой, потом появилось длинное шестизначное число, и начался обратный отсчет. Михаил, зачарованно поглядел за тем, как резво начали убывать секунды, и тихо спросил:

– Когда везде будут нули, все и произойдет?

– Да, – коротко ответила Эо. И добавила эхом: – Все и произойдет.

– А что может нас спасти? – продолжал расспросы Рудик.

– То же, что может всегда спасти любого человека от любой беды. Любовь.

– Любовь?

– Да. Это единственное, что может удержать мир от катастрофы. И ваш, и наш. Вот именно это ты и должен будешь рассказать ему, – сказала Эо и исчезла из сна.

– Кому? – крикнул он.

Но Эо не ответила.

Рудик перевернулся на спину, сбросив на пол подушку, и захрапел причудливым, переливчатым свистом.

Келья иеромонаха отца Серафима, в которой он некогда жил, пока по причине преклонных лет не вернулся обратно в Саровский монастырь, на самом деле таковой не являлась, представляя собой обычную крохотную землянку. Узрев текущий неподалеку лесной родник, старец оглядел окрестность и провозгласил:

– Се покой мой в век века, зде вселюся. Приими мя, пустыня, яко мати чадо свое. – И, засучив рукава рясы, принялся за работу.

Осень 1832 года выдалась теплой и дождливой. Земля была жирной, крепко спаянной корневищами деревьев, и копалась легко.

Старец Серафим рыл свою землянку-келию один, без чьей бы то ни было помощи, и даже когда напоролся на здоровенный валун, торчащий в глуби земли, звать никого не стал, а, промучившись с ним весь день, просто оставил его торчать из стены.

Глядя за процессом создания убогого жилища, Федор Кузьмич, высокий белокурый мужчина, хоть и в изрядных летах, но выглядевший достаточно моложаво, по первости все время пытался помочь старцу. Но тот от помощи всегда отказывался, Федора же Кузьмича заставлял встать неподалеку на колени и читать без перерыва молитвы. Откуда Федор Кузьмич пришел к Серафиму, никто не знал, и вначале многие этому удивлялись. Впрочем, людям нравилась та отрешенность и молчаливая решимость, с которой этот, в прошлом, безусловно, богатый светский хлыщ, искал покаяния.

То, что рядом с Серафимом поселился еще один отшельник, сначала удивляло многих, приходящих за помощью к преподобному. А потом удивление как-то само собой прошло. Федор Кузьмич терпеливо дожидался, когда минуют шесть лет его послушничества, обязательного перед монашеским постригом. А Серафим врачевал людей и рассказывал им об истине, которая открывалась ему во снах и молитвах.

И никто не знал и не догадывался, что белокурый мужчина Федор Кузьмич, которому почему-то позволил находиться подле себя преподобный старец Серафим Саровский, – бывший император всероссийский Александр I, инсценировавший свою смерть в Таганроге и отправившийся странствовать по Руси для того, чтобы искать жизненную правду и истинную веру.