class="p1">— Да она ни к чему пока, нас на объектах кормят, — пояснил Анчутка, — а те, что на хозяйстве остаются, и тут помещаются.

— На легкий желудок работается быстрее и легче, — заметил Колька.

Пельмень серьезно возразил:

— Э нет, брат, командование к питанию бойцов относится очень внимательно. Ешь вдоволь, только работай как следует. Да, и за досрочную сдачу обязательно премируют бочкой свежего местного — жигулевского или, там, бадаевского — и закусочкой.

Аппетитно у него получилось, так что Колька невольно облизнулся, хотя пива, в отличие от большинства друзей, пока не жаловал.

— А с этим как тут? — он щелкнул по горлу.

— Ни-ни, — решительно отрекся Яшка, — мы, грешным делом, в Молдавии того… пристрастились. Вино у них — ух!

— Насвинячились как-то молоденьким, так пришлось на губе отвисать, — признался Андрей, — с тех пор ни капелюхи во рту не было.

— Даже и забыл, какое оно на вкус, винцо-то, — заявил Яшка.

Они пригласили Кольку внутрь барака. Это оказалась большая комната на десятка три кроватей, обычных, не двухэтажных, и все с матрасами, одеялами, у каждой тумбочка. На некоторых почивали.

Андрюха объяснил, что это ударники отсыпаются:

— Вкалывали по четырнадцать часов.

— А что, так можно?

— Так они ж не бесплатно. Командование все без обмана оплачивает, чистоганом, плюс питание.

«Ничего так условия, — одобрил мысленно Колька, — печка, запас дров — это помимо центрального отопления, вон какие батареи, новехонькие».

Анчутка с нежностью погладил тиковый матрасный бок:

— Ватные, не солома. Как на облаке почиваешь.

— Да уж, мы и забыли, как бедовали, — подтвердил Пельмень, — на еловых ветках, а то и голой доске.

Колька искренне восхищался. Разумеется, он не мог оценить ни масштабов хозяйства, ни запасов, ни всего того, что делает часть образцовой. Однако чистоту, царящую в казарме, да и повсеместно, можно было наблюдать и невооруженным, неопытным взглядом. Не все кровати заняты, те, что обжитые, безукоризненно заправлены, у каждой кровати по половику, и кругом ни окурка, ни пепла.

Анчутка рассказывал:

— Батя приучил. С ним не забалуешь, что ты. Вроде бы мягкий, даже оружия не носил никогда…

— Как так? — удивился Колька.

— А так, не любит. На Западной Украине носил, а потом — ни-ни, — пояснил Яшка, — он так говорит: не война, настрелялся досыта, а теперь обо всем всегда договориться можно. Но насчет беспорядка — строгость. Как-то выволочку мне устроил, знаешь, за что? Одеяло застелил со складкой. Любая, говорит, складка на твоем одеяле может стать лазейкой для врага!

— Сурово!

— Ничего. Батя молодец, строгий, но за ним не пропадешь, — подтвердил Пельмень. — И видавший виды. Хлебнул, видать, полной ложкой, из крестьян, что ли.

— С чего взял?

— Слышал как-то, выговаривал одному, из вольнонаемных: «Ты давно из колхоза? Разжирел? Ну так забирай свои лапти и поезжай обратно, на хлеб да картошку да яйцо раз в неделю».

— А уж как в очко умеет, что ты! — вставил Анчутка свои ценные наблюдения. — Сколько ни пытался — ни разу не выбанковал у него.

Заява была серьезной: Яшка в очко играл высокопрофессионально. Пальцы гибкие, ладонь широкая, нервы крепкие — готовый шулер. И признание в том, что кто-то ни копейки ему не проиграл, стоило много.

— Сколько же вас тут, в части?

— Военная тайна, — заявил Андрюха, — да не знаю, сказать по правде. Немного. Военных человек двадцать, а вольнонаемные — кто их считает. Основной-то состав в головной части.

— Это которые в Молдавии?

— И на Украине, — подтвердил Анчутка.

Перед Колькиным мысленным взором вспыхивала волшебными огнями карта Союза, от Калининграда до Владивостока, и разворачивались дали, раскрашенные в самые заманчивые цвета. Военспецы — народ, востребованный повсеместно, их занимают не только на сугубо оборонные объекты. Сталинград, Севастополь, Днепрогэс, Волховстрой, каналы Волго-Донской, Волго-Балтийский, — да куда угодно, везде открыта дорога!

Колька размечтался: «А уж если к токарному ремеслу освоить еще и водительское дело — так это какое подспорье».

Пельмень вернул приятеля в реальную жизнь:

— Пойдем технику глядеть.

Они покинули казарму и направились в сторону одного из ангаров. Андрюха по-хозяйски отворил небольшую дверь.

— Вот тут у нас техника, а это вот Андрей Михалыч, завгар.

— Я самый, — согласился названный товарищ, вылезая из-под капота черной, таинственно мерцающей «Победы». — Чего вы тут?

— Да вот, это Николай Пожарский, у нас трудиться будет, — не моргнув, отрапортовал Анчутка.

— Это дело, — одобрил Михалыч, — и кем?

— Токарь я.

— Полезный товарищ. Добро пожаловать, заходи, осматривайся.

В гараже было сумрачно, тепло от печки и интересно. Когда глаза привыкли, Колька разглядел в глубине ангара технику — выстроенные в ряд трактор, экскаватор, два грузовика, полуторка и трехтонка. Пельмень со знанием дела разъяснял:

— Американские машины хороши, спору нет. У нас в Кишиневе «Форд» имеется, легонький такой, и «студебекер» мощный. Только вот карбюратор сверху, чуть подсосешь, все он свечи забрызгивает. У печки начинаешь сушить — из них фосфор прямо ползет…

Он, как боевого коня, по-свойски, похлопал машину по боку.

— Ничего. Наш пятый «ЗИС» очень неплохой, где угодно пройдет, семь десятков лошадей, шесть цилиндров, трехтонка, а и четыре тонны увезет. Если заведется, конечно.

Колька спросил, глядя на незнакомую штукенцию, типа прицепа или плуга, с колесами:

— А это что за техника?

— Это канавокопатель, — пояснил Пельмень, — бросил кто-то, мы нашли и отремонтировали. Нечего разбрасываться.

— Гладко излагаешь, — подал голос завгар, — а вот я просил тебя свечи поменять, ты поменял?

Спрашивая, он вытирал руки чистой тряпицей, вытер и отбросил в ведро. Этот факт Кольку поразил: «Смотри-ка, куча ветоши, один раз ручки протрет — и складирует. Богач и чистюля».

— Так точно, менял, Андрей Михайлович, — отрапортовал Пельмень.

— На сало никак? Смотри, черные.

Андрюха сник.

— Или опять катался?

Пельмень увял совершенно.

— Я тут только, по двору. Перегазовал, случайно вышло.

— Ох, смотри у меня. Накажу! — Тут Михалыч, случайно уловив Колькин горящий взгляд, спросил: — Токарь, что уставился, как на елку? Иди, полюбопытствуй, пока дружок твой, негодник, исправляться будет.

Пельмень, облегченно вздохнув, тюленем нырнул под капот, а Колька, затаив дыхание, нажал сияющую ручку, отворил тяжелую дверь.

«Победа» внутри казалась огромной, бескрайней, как огромная квартира, заставленная двумя диванами, обтянутыми прохладной кожей. Высоченный потолок, посредине которого сияла настоящая люстра, загибался шикарным сводом и завершался где-то за задним диваном.

— Садись. Чего, сдрейфил? — шутливо поторопил Михалыч.

Дважды просить Кольку не пришлось — он тотчас влез за руль и едва сдержал скупые сопли радости, а также желание немедленно надуть губы и «поехать», бибикая, куда глаза глядят. Как сквозь вату он услышал шаги и голос Кузнецова:

— Здравствуйте, товарищи. Что, захворала машинка?

Колька заметался, дернул ручку, но дверь почему-то не поддалась. Пришлось сидеть смирно,