Альбрехт догнал меня на главной аллее, где я вроде бы прогуливаюсь в хорошем расположении духа, пусть местные видят, что у нас все хорошо и схвачено крепко, пошел рядом, пышный и нарядный настолько, что я при нем вроде невзрачного помощника.

Все наши заметили парики еще в империи Германа, с некоторым трудом поняли, что это за штуки, их там носят в классическом варианте, когда целиком в крупных локонах, а уши ниспадают даже не на плечи, а почти до середины груди, а у кого и ниже. У одних уши шириной в два-три пальца, у других в две ладони, но у всех именно ниспадающие уши.

Здесь же парики белоснежные, завитые бигудями над ушами в три ряда, а сзади собраны в узел и перехвачены для контраста иссиня-черными лентами.

Женщины с замысловатыми прическами, но все же без тех причуд, что видел в Солнечном Городе, на первый взгляд даже скромнее, но только на первый, на самом деле обилие шпилек с драгоценными камешками превращают каждую голову в произведение искусства. В первую очередь ювелирного.

– Как вам? – спросил я.

Альбрехт посмотрел по сторонам с подчеркнутым отвращением.

– Слишком все яркое, – сказал он. – Но в то же время лица у всех… пыльные.

– Это не пыль, – пояснил я.

– А что?

– Пудра, – сказал я. – Так как бы лица светлее. Ну, на стороне Добра. Добра и Света. Видите, вообще нет темных цветов?

Он даже не повел взглядом по сторонам, поморщился.

– Да все так ярко и пестро, как в бродячем цирке. У этих людей совсем нет вкуса.

– Когда-то эта пестрота уйдет, – пообещал я, – а наша сдержанность вернется… на новом витке. И новом этапе.

Сейчас, на второй день в империи Скагеррака, когда напряжение медленно испаряется, больше начали замечать, что даже стражники и лакеи одеты в светло-оранжевое или светло-зеленое, к тому же все в париках с трубочками локонов над висками, брюки заканчиваются у колен, а дальше белые чулки, что уходят в туфли тоже светлого цвета и с пряжками, на которых выпуклые вензеля.

За спиной топают Хрурт и Периальд, Хрурт по старой памяти, когда я был еще бароном, сказал по-свойски:

– Уроды… Куда нас занесло, ваше величество?

– Клоуны с деревенских ярмарок, – уточнил Периальд.

Альбрехт промолчал, негоже герцогу общаться на равных с телохранителями, пусть даже ходят за вождем еще со времен, когда он был всего лишь бедным рыцарем.

Хрурт сказал веско и жестко:

– Язычники! Всем гореть в аду.

Я ответил примирительным тоном:

– Да ладно, всем… Увидите, в селах этой странной моды нет. А большинство населения все-таки в селах и деревнях. Для вас, чистые мои души, вся добыча в этом плане там.

Навстречу проплыли, звонко чирикая на своем птичье-женском языке, молоденькие женщины, пугливо присели, опустив глазки в цветные плиты.

Когда мы прошли, Альбрехт с удовольствием оглянулся им вслед.

– Вот самая главная неожиданность, – сказал он весело и с иронией в глазах, – верно?

Я переспросил с неудовольствием:

– Всего лишь женщины?

– Абсолютная доступность для императора, – пояснил он с веселой грустью, – и почти абсолютная недоступность!

– Э-э?..

– Не до них, верно? – спросил он. – Государственные тяжелые заботы на плечах! Обязанности. Долг. Все то, чего еще не было или почти не было у молодого и беспечного рыцаря.

Я пробормотал:

– Не знаю, не знаю. Мне кажется, все выгорело до самых глубин души. Я же не просто влюблялся, я любил!.. Страстно, безумно, до дикости… А сейчас все женщины в самом деле… э-э… одинаковы. Не одна, так другая, какая разница?

Он сказал обнадеживающе:

– Из-под пепла пробьются молодые ростки. У меня дядя влюбился в восемьдесят лет!.. Как мальчишка. И вел себя… недостойно для умудренного годами и мудростью лорда. Я был весьма шокирован и стыдился за него. Так что у вас все впереди.

– Стыд за меня?

– Сэр Ричард! Впереди любовь и трепетание чувств!

– Надеюсь, – ответил я безучастно, но встрепенулся, уточнил: – Надеюсь, мою хрупкую натуру минует сия беда.

– Боитесь не пережить?

– Боюсь, не переживет империя, – ответил я серьезно. – И так хожу как с полной воды тарелкой на голове. До краев полной, страшусь расплескать! Как подумаю, какие горные хребты предстоит сдвинуть, волосы дыбом!

– А сдвигать придется, – сказал он, – не снимая тарелку.

– Типун вам, – сказал я.

Он с удовольствием поглядывал на цветочные клумбы роз справа и слева, они мне напомнили группки шушукающихся придворных, такая же дикарская яркость красок, только чистые цвета, без полутонов, красные, голубые, синие, желтые…

– Но без магов народ загнется, – сказал я трезвым голосом.

Альбрехт встрепенулся:

– Что? Ах, это вы своим мыслям… Без каких магов, без Великих?

Я отмахнулся:

– Великие заняты великими делами, смертным вообще непонятными. А нуждами простого народа занимаются простые маги. Кстати, они же обслуживают императоров и королей с их простенькими нуждами. Потому мелких магов придется на некоторое время сохранить, а то из-за резкого перехода к натуральному хозяйству будет слишком много… неурожаев, мягко говоря. Во всех сферах деятельности. Потому будем проводить новую экономическую политику, сокращенно НЭП, потому что не люблю революции, хотя охотно в них участвую, ибо чреваты боком, а зачем нам великие потрясения? Нам нужна великая империя!

Он спросил понимающе:

– От океана и до океана?

Я взглянул с удивлением:

– А как иначе? В ее естественных границах. Мир должен быть стабилен и предсказуем, хоть это и скучно, зато безопасно. А кому нужны приключения, буду с почетом отправлять в Скрытые Королевства, Темные Места, Запретные Зоны, Призрачные Герцогства, Дикие Дремучести, Драконьи Болота, и вообще таких мест на сотни лет хватит… Кто вернется живым и с ценными сведениями – тому большой пряник, титул, преференции и благосклонное внимание моей особы, что обеспечит карьеру и подобострастие придворных!

Он вздохнул:

– Все-то вы продумываете, ваше величество! С вами почти скучно, но все равно страшно.

Завидя нас, придворные начали прогуливаться как бы невзначай в эту сторону, сейчас больше похожие не на живые цветы, а на ярко раскрашенные фарфоровые статуэтки с белыми лицами.

На залитой солнечным светом аллее смотрятся живописно, точно вписываясь в ансамбль из прекрасных зданий, башен, аллей, декоративных деревьев и шумно бьющих в небо фонтанов, цветников и красочных статуй на пьедесталах.

Альбрехт время от времени отпускает замечания насчет слоя косметики на лицах, добро бы только на женских, но и на мужских, стыд какой, а я засмотрелся на двух прогуливающихся дам, за которыми лакеи несут по зонту.