– Вы за это ее любите, да? За то, что Катриона ненавидит вас?

– Люблю? – Динар, откинув голову, громко расхохотался. – Кого, утырку? Леди, самоистязания дурно сказываются на вашем умственном здоровье. Да я убью эту тварь, едва поймаю. А я поймаю, и тогда утырка на коленях будет ползать у моих ног!

Он ударил по стоящему возле ванны ведру, и оно покатилось, расплескивая воду.

– А вы определитесь, – прошептала Равена, – убьете или заставите на коленях ползать…

– Сначала убью, потом прикажу воскресить, потом снова убью, потом… Леди, – Динар в ужасе посмотрел на нее, – на что вы намекаете?

– Ни на что, мой повелитель. Следовать за вами в вашу спальню?

– И немедленно!

Не желая одеваться, Динар шел в свои покои, пугая гневным видом и прислугу и стражу. Распахнув двери спальни, он уверенно шагнул вперед, чтобы в следующую секунду отпрыгнуть назад, оттолкнув леди Райхо, и стремительно закрыть двери.

– Стража!!! Факелы, арбалеты и мага сюда!

Когда в его спальне оставались лишь груды искореженного и обгоревшего мяса злобных тварей с красными глазами, Динар, уже полностью одетый, брезгливо прошел к окну и едва не зарычал, обнаружив спущенную за окно веревку.

– Вот стерва! – произнес бывший правитель Далларии и неожиданно для самого себя расхохотался.

* * *

– Шенге, а что такое добро? – однажды спросила я.

Оливер помогал Рхарге чистить секиру, а я сидела на своем любимом пеньке возле папочки, который жарил аппетитного кабанчика.

– Добро? – переспросил орк. – Добро – это жить и не мешать жить другим!

Как красиво и емко сказано… В свое время, после того как меня наш первый советник обозвал злюкой, я немало книг прочитала, но ни один философский трактат не давал столь точного определения.

– Шенге, – я продолжала задавать вопросы, – но быть злым легче, чем быть добрым.

Орк посмотрел на тушу кабана, чуть пригасил костер, набросав на него зелено-желтых листьев, и, не предупреждая, подхватил меня, посадил на плечо, а затем… орки очень быстро бегают и невероятно ловко карабкаются по горам. Спустя несколько минут мы уже сидели на скале, над небольшим горным озером.

– Кто добрый, у него глаза светлые, чистые, – орк указал на озеро, – а злой, он мутный, темный и… грязный, – шенге указал на лужу у озера. – В глазах доброго видна истина, у злого искажено все.

Сравнение было настолько точным, что я даже рот открыла от удивления. Вот если вспомнить повара, и няню, и моего секретаря – у них глаза были чистыми, взгляд был прямым, себя можно было увидеть. А вот наш церемониймейстер, министры и даже… отец, вот они никогда в глаза не смотрят.

– Шенге, а я… добрая? – спросила, а зачем? Знаю ведь ответ – злая я, мстительная и расчетливая стерва… чем и горжусь… гордилась. Или все же горжусь?

– Утыррка – ребенок, – ласково произнес орк, – Утыррку заставили быть злой.

– Разве те, кто правит, могут быть добрыми? – с грустью спросила я.

– Шенге правит, – орк пожал плечами, – шенге добрый!

Орк снова посадил меня на плечо, и мы помчались назад. К счастью, кабан не успел подгореть, зато подрумянился так, что я была готова вымаливать самый вкусный кусок. Вымаливать не пришлось, мне и так самый вкусный дали. Люблю шенге!

* * *

«Дорогой отец, с неудовольствием сообщаю тебе весьма огорчительные новости…»

Я тяжело вздохнула и посмотрела на Оливера:

– Назад в Хорнасс не хочешь?

– Нет! – поспешно ответил парнишка.

– Ну и ладно, – подобный разговор происходил не впервые и, скорее, в профилактических целях.

– Олив смотрит на Утыррку с нежностью, – сказал Рхарге и усмехнулся. Усмешка у орков больше похожа на фырканье.

Оливер покраснел, я с осуждением посмотрела на орка:

– Рхарге любит посмеяться, – укоризненно произнесла я.

– Утыррка тоже, – не остался в долгу орк, – пойдем в лес?

Еще бы! Мы там такое устраивали!

– Утыррка дописать послание и бежать впереди Рхарге! – радостно сообщила я.

– Утыррка – моя любимый веселый орк, – просиял Рхарге.

Я сияюще улыбнулась в ответ, не обнажая зубы, естественно. Один раз улыбнулась оскалившись, потом сутки шея после подзатыльника болела – не церемонятся тут с принцессами. Но вернемся к посланию дорогому кровному батюшке. Вообще-то нужно было бы написать раньше, мы тут уже восьмой день после возвращения из Хорнасса, но шенге только сегодня сказал, что сможет отнести письмо темному королю.

«…Таким образом, состояние наших дел весьма неутешительное, Динар добился высокого положения в Хорнассе, и я подозреваю, что его внимание вскоре будет направлено на Гархан, который не отличается преданностью короне.

С уважением, Катриона».

Завершив письмо, которое вызовет у папы приступ панической ярости, я огляделась в поисках шенге, и тут… прозвучал рог. Трубный звук до неузнаваемости преобразил лагерь, за какую-то долю секунды приведя орков в состояние боевой готовности. Вот только что рядом с нами был только Рхарге, да еще трое у дальнего конца лагеря, и вдруг раз – и четверо вышли из леса, трое спустились со скалы, двое показались из спальной пещерки. И все с оружием наперевес и в напряженной позе.

Гости явились из… шахты! И я ощутила давно забытые симптомы – внезапно онемевшие руки, ватные ноги, спазм, перехвативший горло, и ошалелое выражение лица… Да, неудивительно, что за ракардами женщины готовы бежать впереди их коней и вести образ жизни примитивной самки в охт!

Их было особей двадцать, но… я смотрела только на предводителя. Высокий, мускулистый, ни единого волоска на груди, и только мускулы, мускулы! И длинные черные волосы, отливающие синевой, и орлиный профиль, и губы, четко очерченные, словно скульптор виртуозно вытесывал из камня, и раскосые огромные глаза, в которых я безвозвратно тонула… Ракард… одним словом, ракард! И я уже не удивлялась, что многие приграничные градоправители просили запретить оркам-ракардам въезд в город, аргументируя последующей массовой миграцией женщин, я бы тоже хоть и десять дней за его конем бежала… только не могу – ноги ватные и коленки дрожат…

И тут… о чудо! Ракард посмотрел на меня! Поистине царским движением чуть повернул голову, и я… утонула в его черных глазах!

– Самка, – низким, волнующим все мое существо голосом проговорил ракард, – красивая…

Последний раз я так краснела, когда меня поймали за подкладыванием одному из министров канцелярских кнопок на стул…

Я плавилась под пристальным взглядом мечты всех оитлонских женщин, но… увы, определенный протокол этикета существовал и тут.

– Я Джашг, – папашка, по боевой тревоге явившийся из леса, шагнул вперед, – кто ты?