— Насчет Андрея Рублева не уверен, но икона — несомненный шедевр, — продолжил Вадим. — И возраст весьма и весьма приличный. Я, впрочем, не специалист… Так вот. Как уже говорил, ваш прадед, отец Тихон, стал настоятелем в тысяча восемьсот девяностом году, то есть с момента постройки. И был им до самой революции, точнее даже до тысяча девятьсот восемнадцатого года, когда храм был закрыт. С тех пор икону никто не видел.

— И все это время она была у тетки?

— Получается так.

— Видимо, прадед передал ей на хранение, — предположил Юрий Григорич.

— Может быть. По этому поводу есть одна легенда. Якобы храм решил взорвать один из сыновей отца Тихона, фанатичный большевик. Когда он стал закладывать взрывчатку, его отец зашел внутрь и заперся. Сказал, что хочет погибнуть вместе с храмом, если уж вырастил такого сына. И сын его, несмотря на это, все-таки привел взрывчатку в действие. По каким-то причинам разрушилась только колокольня. Колокольня, кстати, действительно была разрушена, ее только недавно восстановили. Ну так вот, как говорится, когда дым рассеялся, большевики взломали двери, но ни отца Тихона, ни иконы внутри уже не было. Такая вот красивая легенда.

Юрий Григорич разлил остатки по стаканам. Не дожидаясь, выпил. Шумно выдохнул, но закусывать не стал. Язычок огня танцевал внутри стекла, хотя ветра не было, и от этой пляски вокруг могилы носились какие-то сказочные тени. Юрий Григорич знал, что его прадед был священником, отец рассказывал, но в детстве он, наоборот, очень стеснялся этого — пионер все-таки, — поэтому темой не интересовался…

— Ты сам-то веришь в эту легенду? — спросил он.

— А вот знаете, склонен верить. Я в детдоме заведую краеведческим кружком. На этой почве порылся в архивах. Документов практически не сохранилось. Восемнадцатый год, сами понимаете. Но кое-что нашел. Тихон Пономарев имеется в списке разыскиваемых врагов революции. И тут еще один любопытный момент. Документ подписан уездным комиссаром Дмитрием Пономаревым. У отца Тихона было трое детей: Ульяна, ваш дед Семен и Дмитрий. Так что и история с подрывом храма может быть вполне реальной.

— Шекспир бы порадовался, — пробормотал Юрий Григорич. — У тебя точно сигарет нет?

— Точно.

— Что делать и кто виноват…

— Вы где ночуете? — поинтересовался Вадим.

— У друга.

— Если хотите, давайте ко мне. К нам то есть. Правда, там не топлено и не убрано.

— Что так?

Юрий Григорич покосился на родственника — на фоне могильной плиты четко обозначился его профиль: с прямым носом и соразмерными губами.

— Я в детдоме живу, там с хозяйством заморачиваться не нужно. Я же один.

— Отчего не женился?

— Да все как-то… Да и на ком тут женишься?

— Кстати, хочу спросить: что это тебя, Вадик, в деревню занесло?

— Всю жизнь в Москве прожил. Осточертело. Да и город сильно изменился.

— Это точно, — согласился Юрий Григорич. — Сам бы свалил куда подальше. Да не смогу, наверное. Привык.

Он меланхолично поковырял пальцами в пустой пачке — вдруг где-то там затаилась последняя, незамеченная, папироса. Но нет, пачка была безнадежно пуста.

— Вы не злитесь на меня, что я дом на себя переписал? Вам-то, я так понял, не нужен…

— Да ладно, что ты вспомнил-то, — отмахнулся Юрий Григорич. — Я бы, если бы Иваныч не позвонил, и не выбрался сюда.

— Тетя Ульяна рассказывала, что вы в детстве очень любили к ней приезжать.

— Любил…

Холодало. Было видно, что при дыхании изо рта вырывается легкий парок. Свечка снова горела ровным теплым пламенем — огонек на фитиле напоминал застывшую в полете каплю. Пятно света застыло на белом овале фотографии, тускло золотились в выемках даты смерти. Сам гранитный крест поблескивал на гранях вкраплениями слюды.

— Я, Вадик, здесь много чего любил, — не удержался от откровенности Юрий Григорич. — А сейчас главная моя любовь тут неподалеку лежит.

— Вы о чем? — В глазах родственника отразились огоньки.

— О невесте моей. Сейчас как раз думал, как бы жизнь сложилась, не попади она под поезд.

Юрий Григорич ткнул рукой вдаль — туда, где, если идти вначале через овраг, потом через детдом и дальше перелеском, будет железнодорожная станция. Вадим машинально посмотрел в указанном направлении, но натолкнулся на ночную темень.

— Печально, — сказал он.

— Печально, парень, это не то слово. Я бы тебе выразил, каково это, но при мертвых ругаться неприлично. Вот после этого я сюда и не ездил.

— А сейчас что же сподобились?

— Икону искать, сказал же!

— На кладбище?

— Именно, — кивнул Юрий Григорич. — Вот сейчас дождусь тетку Ульяну. Она мне скажет, где искать.

— Долго ждать придется.

— Отнюдь! Вчера только подошел — она уже тут как тут. Понял?

— Понял.

Юрий Григорич отметил, что родственник ведет себя с ним, как с сильно пьяным — не противоречит и старается не выходить за рамки предложенного разговора. Это немного нервировало. Но все же стоило признать, что он на самом деле успел довольно-таки основательно набраться. И все-таки не настолько, чтобы его бояться! Юрий Григорич хотел было донести это до родственника со всей прямотой, но в этот момент на кладбище снова послышался шлепающий шорох, на этот раз со стороны деревни.

— Не погост, а какой-то Невский проспект.

— На свет идут, — предположил Вадим.

Шлепанье, сопровождаемое тихим потрескиванием веток, замедлилось, потом совсем прекратилось.

— Эй, кто там! — крикнул в темноту Юрий Григорич. — Не бойся, мы живые. Подходи.

Неизвестный немного поколебался в тишине, потом все же решился — шаги приблизились.

— Здрасьте, дядя Юра, — высокий детский голос.

Тонкое лицо, длинная темная челка, спадающая на глаза, полосатая куртка — паренек лет двенадцати… Ну да, точно — внук Иваныча.

— Здрасьте, здрасьте, — высунулся из-за Юрия Григорича Вадим.

Мальчишка дернулся от неожиданности, но тут же взял себя в руки.

— Вадим Алексеевич, у меня часы остановились, — заявил он.

— Электронные? Остановились? Бывает, — согласился Вадим.

— Не ругай его, — попросил Юрий Григорич. — С дедом время провел, кому от этого хуже?

— Мне хуже, это я его отпустил.

— Переживешь, — уверил Юрий Григорич. — А ты, Игорек, скажи мне честно: у тебя сигареты есть?

— Сигареты?

— Давай, давай, не жмись, — поддержал Вадим. — А то я не знаю, что ты куришь!

— Паутинычу не говорите, — попросил Игорь, протягивая пачку «Примы».