Немецкое присутствие растеклось далеко за пределы Портовой улицы, деревянных бунгало и дансинга отеля “Веселое солнце”. Каждый день они забирали всё новые дома под жилье или конюшни. В Сен-Дени было много пустовавших сараев и летних домов, владельцы которых не смогли в этом году сюда приехать.

Как только немцы устраивались в каком-нибудь доме, выселить их оттуда было невозможно, даже если владелец сам находился здесь. Поскольку они были весьма предприимчивы и заботились о своем личном комфорте, то принялись таскать мебель из одних домов в другие. Вообще-то грабить было запрещено, но в садах у некоторых офицеров можно было заметить подозрительные ящики.

Особенно немцам приглянулись окруженные зеленью виллы на обеих сторонах Портовой улицы – живое воплощение главной мечты многих скромных французских семей. Одни обитатели Сен-Дени, такие как Мартены или наш сосед полковник Мерль, были олеронцами далеко не в первом поколении и продолжали с любовью содержать свои старые фермы как летние дома. Другие приехали не так давно, но строили свои виллы вдоль кромки пляжа с не меньшей любовью. Над входной дверью вешали эмалированную табличку, украшенную веточкой мимозы или букетиком анютиных глазок, на которой было написано название виллы – “Моя мечта” или “Мое желание”.

Улица кишела солдатами. Они бегали туда-сюда, потрясая всем знакомыми предметами, символизировавшими наведение чистоты и порядка, – вениками, метелками для смахивания пыли, приспособлениями в форме кренделя с ручкой, предназначенными для выбивания ковров. Они суетились, переставляли кровати, вешали занавески, украшали занятые ими дома внутри и снаружи портретами Гитлера и нацистскими лозунгами, написанными готическим шрифтом на кусках материи или просто на стенах.

Немецкая столовая расположилась в отеле “Веселое солнце”, но запахи стряпни долетали и до нашего дома. Отель был обильно украшен нацистскими флагами, а на окнах появились ящики с цветущей красной геранью. Где немцы их взяли? Уж точно не в Сен-Дени. Обитатели нашей деревни, как и все островитяне в мире, были любителями экзотических растений, которые олеронские моряки привозили издалека. За ними бережно ухаживали и делились отростками с соседями. Росли они в самых невероятных кадках и мисках, но только не в терракотовых горшках, которые продавались в магазинах. “У этой красной герани такой простецкий вид!” – однажды заявила Рене Мартен, когда мы проходили мимо отеля. Во всех прочих проявлениях немцы ее не интересовали. По крайней мере, мы с ней никогда не разговаривали о войне – хотя мои родители и считали, что Мартены настроены скорее проанглийски, чем пронемецки.

Сразу по прибытии немцы наняли одну из беженок, приехавшую из Эльзаса, переводчицей для общения с французскими властями. Это была совсем молоденькая девушка, лет восемнадцати – девятнадцати, ее звали Роза. Она была из еврейской семьи, как и большинство эльзасцев, приехавших на Олерон.

Под комендатуру немцы реквизировали единственную современную виллу по соседству с мэрией. Вилла называлась “Адриана”; говорили, что там есть телефон и туалеты в доме. Деревянными балконами и ярко-синей каймой выступающей крыши она слегка напоминала альпийские шале.

Немецкие мотоциклисты подлетали к вилле, не снижая скорости, и грохот их моторов вызывал страшный переполох среди соседских кур. Из решетчатых ворот то и дело выезжали курьеры на велосипедах. Время от времени перед решеткой останавливалась черная машина, оттуда вылезали высокопоставленные военные, проходили в дом, а потом возвращались, стуча сапогами. В воздухе стоял стрекот пишущих машинок.

Некоторые жители Сен-Дени считали, что немецкий комендант Сен-Дени полковник Шмидт – человек “чрезвычайно достойный и учтивый”. Эта часть местного общества, в которую в том числе входили Буррады и господин кюре, открыто высказывала свои симпатии, вознося похвалы немцам всюду, где их могли услышать, – на выходе с мессы или в магазине. Мы не были знакомы ни с кем из этой группы “коллаборационистов”, но их разговоры пересказывали Чернушкам, когда они ходили в деревню за покупками.

После появления немцев Клара решила больше не выходить из дома. Она была очень подавлена. “Немцы смотрят на меня с подозрением, как будто знают, что я антифашистка”. Однако немцы вели себя по отношению к мирному населению вполне дружелюбно, и Клара довольно скоро все-таки начала опять выходить. Она часто ходила в гости к семье Калита. От них она узнавала, что происходит в среде офицеров, кто в каком чине и какую репутацию имеет среди сослуживцев.

В те времена мы жили слухами. От четы Калита Клара приносила самые невероятные новости – о текущих военных операциях, о якобы идущих тайных переговорах между Великобританией и Германией, о вероятном вступлении Соединенных Штатов в войну на стороне Германии. Калита, говорившие по-немецки, завязали знакомства с наиболее цивилизованными офицерами, расквартированными в окрестных домах. Многие в Сен-Дени относились к ним сдержанно, но Клара убеждала всех, что они не коллаборационисты, а просто обычные русские эмигранты, враги большевиков.

В первое воскресенье после появления немцев господин кюре произнес страстную антианглийскую проповедь: Бог на стороне немцев, на стороне справедливости. Вскоре после этого мадемуазель Шарль, встретив бабушку на улице, прямо сказала, что наш кюре ее глубоко шокировал. Он прибыл в Сен-Дени совсем недавно, его предшественник ушел на пенсию, так как был уже стар, но, к счастью, продолжал оставаться ее духовником. Многие годы наша хозяйка управляла приходом, решая, как должна быть украшена церковь по праздникам, или отбирая детей в церковный хор. Вначале кюре с этим мирился, но теперь в Сен-Дени подул иной ветер. Новый священник, дюжий и краснолицый, разъезжавший по деревне на черном дамском велосипеде и тепло приветствовавший немцев в церкви, считал, что время мадемуазель Шарль прошло.

В августе с интервалом в несколько дней пришли два письма: оба мои дяди были живы. Ариадну лаконично уведомили о том, что Володя серьезно ранен и направляется в лагерь для военнопленных где-то в Германии. Французское командование наградило его Военным крестом за мужество. Через несколько месяцев Ариадне удалось установить с ним контакт при помощи официальных почтовых открыток. Позже ей все-таки разрешили посылать ему обычные письма и время от времени даже посылки с едой и одеждой. В шталаге[37], где он находился в заключении, Володя и его товарищи по несчастью строили автобан где-то возле Потсдама.

Другого моего дядю, Даниила, демобилизовали, и он находился на лечении в госпитале около Биаррица, в свободной зоне[38]. В июне он был ранен где-то в Эльзасе. В течение многих дней он с группой сослуживцев, уцелевших в жестоких боях у Суассона, пробирался на запад, уходя от немецкого окружения. Его ранило в ногу, когда он собирал вишни в чьем-то саду на отшибе (ногу ему спасла лежавшая в кармане монетка в десять франков, от которой отрикошетила пуля). К тому моменту они все были отчаянно голодны, но заходить в деревни боялись, чтобы не попасть в плен к немцам.