Нет! Нет, ни за что! — мысленно выкрикнул он. Я люблю ее, я хочу провести с ней всю свою жизнь! Она не такая, как все другие женщины! Она думает не только о своих удовольствиях, но и о том, в чем нуждаются другие. Она пожертвовала своей свободой и независимостью, чтобы маленький больной мальчик продолжал жить. Она была и продолжает быть верной слову, данному умирающему отцу, невзирая ни на что. И я спасу ее! Чего бы мне это ни стоило! Даже если придется схватить ее в охапку, запихнуть в самолет и увезти прочь из этой проклятой страны, где ценой человеческой жизни можно купить право посидеть в кресле городского главы!

Но сначала я испробую все остальное. Время пока есть. Немного, но есть. Эдди прав, слишком уж много улик, указывающих на Джинни. Слишком много. Я узнаю, кто их подтасовал. Узнаю, чего бы мне это ни стоило. Перетрясу все и всех. Расслабляться некогда. Итак, к делу!

Марк нежно коснулся пальцем подбородка Вирджинии, заставил ее взглянуть ему в глаза и произнес:

— Нам необходимо продолжать. Немедленно. Отнесем еду туда и приступим.

Он сопроводил свои слова четкими жестами, не оставляющими сомнений в его намерениях. И она кивнула в ответ согласно и покорно, хотя и несколько разочарованно.

Джинни, я хочу, чтобы ты поняла меня правильно. Я люблю тебя, ненаглядная моя, люблю всем сердцем, всей душой. И я спасу тебя, чего бы мне это ни стоило. Даже если придется пойти на преступление. Понимаешь? Я клянусь! Но в первую очередь я обязан испробовать все легальные способы. И ты должна мне помочь. Поэтому, как бы нам ни хотелось сейчас забыть обо всем дурном и отдаться чувству, мы не имеем права уступать своим желаниям. Постарайся понять меня, прошу. Я не знаю, объяснял ли тебе Эд, насколько серьезно положение, но оно на самом деле угрожающее. А если с тобой что-то случится, мне не жить. Так что буду драться за тебя не на жизнь, а на смерть. Но ты мне помоги.

Конечно, любимый, я сделаю все, о чем ты попросишь. Все!

Тогда в первую очередь расскажи, каковы были твои отношения с мужем и его родными, друзьями, знакомыми. Со всеми, кого вспомнишь. Ты должна понимать, что если убила не ты, то кто-то из близкого его окружения, кто-то из тех, кто знал, как именно свалить вину на тебя.

Конечно, я понимаю. Я много раз думала, кто бы это мог быть. И первый, кто всегда приходит на ум, это, конечно, Крис. Кристин Десмонд, дочь моего мужа от второго брака. Я была его пятой женой, между прочим. Но Крис — единственный ребенок Лайонела.

Почему? — удивленно спросил Марк.

Если бы ты знал Десмонда, то спрашивал бы не о том, почему она единственная, а как ей вообще удалось появиться на свет. Он ненавидел детей и все, что с ними связано. Ты бы видел выражение его лица, когда я — наивная простота — вскоре после свадьбы решилась спросить, хочет ли он, чтобы я забеременела. Я думала, его удар хватит. Он не то что покраснел, а побагровел от ярости и заорал: «Ты что, дура, совсем спятила? Думаешь, мне одной дряни мало? Неужели не понимаешь, кретинка, зачем я на тебе женился? Да чтобы она наследство не могла получить после меня, вот зачем! По закону все тебе отойдет, ей только жалкие крохи достанутся!» Я так опешила, — продолжала Вирджиния, — что даже попятилась. Не знаю, чем Крис перед ним провинилась, но он откровенно ненавидел ее. Впрочем, после уже я поняла, что она отвечает ему тем же. А тогда единственное, что пришло на ум, был вопрос: почему не написать завещание и не лишить ее всего? Я и задала его. Но Десмонд не был расположен вдаваться в подробные объяснения. Буркнул что-то насчет налогообложения и большей безопасности для него лично.

Так, ясно, — отозвался Марк. — Про дочь я, естественно, тоже думал. Но улик пока никаких. Даже косвенных. Хотя, надо сказать, в случае, если тебя признают виновной, она точно получит все. Если, конечно, нет еще претендентов. Я имею в виду законных. Так что ей, безусловно, выгодно было обставить дельце так, чтобы кинуть тень на тебя. Но отвлечемся на минуту от Кристин. Кто еще ненавидел твоего мужа, чтобы убить, и тебя, чтобы подставить в качестве главной подозреваемой?

Вирджиния слегка пожала плечами, встала, прошлась по библиотеке, на несколько мгновений задержалась у окна, выходящего на озеро, вздохнула. Вернулась на место.

Лайонела мало кто любил. Он был не тот человек, чтобы вызывать просто добрые, теплые чувства, не то что любовь. Жесткий, жестокий и эгоистичный, он не понимал окружающих и их слабостей, даже не стремился. Считал, что если ему удалось пробиться на самый верх, приехав в Чикаго из какого-то захолустья в возрасте тринадцати лет, то и другие в состоянии сделать то же самое. А если не делают, значит, не хотят. Не знаю даже, помог ли он хоть кому-то на этом свете. Кроме меня… И не знаю, почему он выбрал меня… Не понимаю… Я ведь не скрыла от него про Джерри… И он согласился платить. Это удивляет меня до сих пор.

Она снова глубоко вздохнула, помассировала руками виски, прогоняя неприятные воспоминания.

Итак, кто еще ненавидел моего мужа? Ну, в первую очередь следует назвать одного из его деловых партнеров… не знаю точно, партнеров или помощников, но это не важно. Есть такой мистер Раскин. Он занимает какой-то пост в том фонде, который возглавлял Лайонел. Не могу сказать тебе ничего конкретного по поводу их отношений — муж никогда не посвящал меня в свои дела, — но однажды, когда мистер Раскин приезжал к нему сюда с какими-то бумагами, они крупно повздорили. Лайонел орал так, что слышно было, наверное, на противоположном берегу озера. А потом, когда я зашла позвать его к телефону, то увидела, каким взглядом Раскин смотрел ему вслед. Если бы взгляд мог убивать, Лай умер бы в тот день. Точно.

Так, мистер Раскин из фонда. — Марк сделал пометку в записной книжке, взглянул на Вирджинию. Та сидела, сосредоточенно нахмурившись, и смотрела в одну точку, явно погруженная в воспоминания. — Кто еще?

Еще как-то раз была непристойная сцена по поводу некоей миссис Треверс. Лайонел переспал с ней то ли на одной вечеринке, то ли после нее, но сделал это так неосторожно, что муж сразу узнал.

Лайонел изменил тебе?!?!?!??! — Марк наставил множество вопросительных и восклицательных знаков, пытаясь передать степень своего потрясения. Он и представить себе не мог, как мужчина, сумевший заполучить в постель такую женщину, как Вирджиния, может позариться на кого-то еще.

Ее смех был полон грусти и сарказма.

Изменил? Нет, дорогой мой Марки, ты употребляешь неправильное время. Он не изменил, а изменял. Постоянно. Не знаю, каждый ли день, или через, я ведь не присутствовала при всех его развлечениях подобного рода. Только когда он приволакивал очередную партнершу домой. А было это в среднем один-два раза в неделю.

Домой?!

Да, Марки, да, любовь моя. На мою долю выпало и такое унижение. Я сначала не хотела тебе признаваться — слишком уж стыдно, — но потом решила, что лучше тебе знать обо мне все. Какая я слабая, беспринципная, алчная. Терпела даже такое ради денег.