Кто-то жаловался, что время до обеда так тянется. Кто-то говорил: «Да ладно, неужто Сон Юн Чжэ и впрямь туда пойдет?» Кто-то даже делал ставки, кто победит. А я как ни в чем не бывало сидел на уроках. Время для меня текло как и раньше: ни быстрее, ни медленнее. Наконец прозвенел звонок с четвертого урока, и мы пошли на обед.

В столовой рядом со мной никто не сел. Что, впрочем, никак не выбивалось за рамки обыденности, так было всегда. Закончив с едой, я встал из-за стола и увидел, как вдалеке одновременно вслед за мной поднялась еще пара человек.

По мере моего движения толпа постепенно росла. Я пошел к выходу. Чтобы пройти из столовой в учебный корпус, надо было миновать котельную, так было короче. Я шагал не торопясь, едва шевеля ногами. Гон уже стоял на месте стрелки у мусорных баков и пинал валявшуюся там корягу: тум-тум-тум. Он был один, без пристяжи из своих холуев. Заметив меня, он замер. Хоть было и далеко, но я увидел, как его руки сжались в шары кулаков. По мере того, как расстояние между нами сокращалось, «группа поддержки», следовавшая за мной, рассеялась бесполезной пылью.

Выражение лица Гона было каким-то странным, я не мог его определить. Это не было гневом — для гнева его губы были слишком плотно сжаты. Но на грусть тоже не походило, потому что уголки глаз были слишком задраны вверх. Что ж оно означало?

Кто-то закричал:

— Да он зассал, зассал! Реально от страха совсем голову потерял! Юн Ли Су — ссыкло!!!

Теперь между нами оставалось всего несколько шагов. Я шел с прежней скоростью, не ускоряясь. После обеда меня разморило, и единственное, чего мне сейчас хотелось, — скорее вернуться в класс и успеть немного покемарить. Погруженный в эти мысли, я сам не заметил, как прошел мимо Гона, словно он был частью пейзажа. Я услышал, как вокруг закричали «Вау!», но в этот же момент меня что-то слегка стукнуло по затылку. Больно не было — наверное, Гон просто промахнулся. Но не успел я обернуться, как в меня прилетел еще один удар, на этот раз ногой, от которого меня качнуло вперед.

— Я, блядь, что, неясно сказал? Сам выбрал, теперь получай!

Каждое его слово сопровождалось ударом ноги, и чем дальше, тем сильнее. От пинков гудело все тело, щека закровоточила изнутри. В какой-то момент я упал, изо рта вырвался стон. Но добиться от меня желаемого он так и не мог.

— Ах ты придурок! Да что ж с тобой не так? — сам чуть не плача, кричал Гон.

Школьники, до этого просто с интересом наблюдавшие за происходящим, начали шуметь. Среди общего ропота удалось разобрать лишь несколько фраз:

— Это уже не шутки!

— Эй, позовите кто-нибудь классную!

Едва заслышав это, Гон тут же повернулся к толпе.

— Это кто сказал? Какая сука? За спиной тявкать все горазды, в лицо мне скажите! Ну?

Гон нагнулся, кинулся подбирать разбросанный на земле мусор и без разбору, что первым на глаза попадется, начал швырять им в окружающих. В воздухе замелькали пустые жестяные банки, стеклянные бутылки, какие-то палки…

Дети закричали и в страхе разбежались. Картина знакомая, так уже было. С бабулей. С мамой. Что тогда, что сейчас люди вели себя одинаково. Нужно было заканчивать эту канитель. Сплюнув скопившуюся у меня во рту кровь, я произнес:

— Прекращай. Ты от меня ничего не добьешься.

— Чё сказал? — спросил Гон, задыхаясь.

— Того, чего тебе хочется, ты не добьешься. Я чисто технически не смогу этого сделать. Нужно будет притворяться и играть, а мне это трудно. Даже невозможно. Поэтому прекращай. Ведь все только делают вид, что тебя боятся, а в душе просто смеются над тобой.

Гон огляделся по сторонам. Вокруг стояла такая тишина, что казалось, время застыло. Гон, как кот, угрожающе выгнул спину дугой.

— Блядь, с-с-суки, вам всем пиздец! — Его понесло, и он начал орать. Слова, вылетавшие из его рта, все до единого были нецензурными. Он впал в такое непередаваемое бешенство, для которого ему не хватало даже ругани, брани и мата.

34

Настоящее имя Гона было Ли Су. Именно это имя дала ему мать. Но он говорил, что не помнит, чтобы кто-то называл его так. Да и вообще оно ему не нравилось — имя для хлюпика. Из всех имен, что у него были, он предпочитал Гон.

Самое раннее, что мог вспомнить Гон из детства, — какое-то незнакомое место, вокруг чужие люди трещат на странном языке. Он сам понятия не имел, как и почему там оказался. Помнил только, что всегда было много народу, шума, гама и суеты. Он жил у пожилой пары приезжих китайцев, осевших в трущобах Тэрим-дона[28]. Они называли его Цзэ Яном. Несколько лет подряд он вообще не покидал их дом. Поэтому-то никто и не мог установить его местонахождение по горячим следам.

Как-то раз к ним с проверкой нагрянула миграционная служба, и старики китайцы куда-то пропали. Гон сначала помыкался-помыкался по чужим домам, но в конце концов очутился в детском приюте. Все считали, что он родной внук тех китайцев. Те назад в Китай не вернулись, иных сведений об их местонахождении не было, так что выяснить, кем же являются родители ребенка, тоже не представлялось возможным.

Гон провел некоторое время в приюте, но потом его взяла к себе одна бездетная пара. Теперь его стали называть Тон Гу. Условия в этой семье были не очень хорошими: когда через два года у них родился собственный ребенок, они отказались от Гона. Ему пришлось снова вернуться в приют, где он стал устраивать всякие безобразия.

В результате у него начались приводы в полицию, даже несколько раз забирали в исправительные центры для несовершеннолетних. Вот в одном из таких центров с романтическим названием «Надежда» он и придумал себе имя Гон.

— А иероглифами оно записывается?

— Не-а. Я в такие сложности не вникаю. Просто в голову пришло, и все, — сказал Гон и ухмыльнулся.

Вот такой вот он и был. Я тоже считал, что имя Гон ему подходит больше, чем Цзэ Ян, Тон Гу или Ли Су. Оно прямо такое… очень «гоновское».

За драку у котельной Гона отстранили от школы на неделю. Не знаю, чем бы все тогда закончилось, но кто-то, видимо, все-таки сообщил учителям, и те подоспели вовремя. Профессора Юна вызвали в школу, где у него был крайне неприятный разговор с моим официальным опекуном