— А как же полосатая собака, кэп? Кого в карауле оставить?

Капитан презрительно пихнул брата к двери:

— Нашел о ком заботиться! Никуда эта тупая Каменная Башка не денется с такой веревочкой. Он уже полудохлый, еле дышит.

Горас неподвижно лежал возле мачты, брошенный за новыми заботами команды. Струп уродовал лоб каким-то не то рогом, не то гребнем. Шерсть свалялась, липла к тому, что осталось от тела, как грязная накидка. Каждому, кто кинул бы на него хоть беглый взгляд, становилось ясно, что он долго не протянет. Но под опущенными веками в глазах его светился неугасимый огонек, горела жажда жизни, жажда мести за гибель родни. Он смерти не боялся, он знал, что не умрет, не отомстив.

Ранним вечером Кодж отобрал полдюжины матросов, избегая здоровенных задир, которых побаивался, и отправился в лес на промысел. Очень скоро выяснилось, что разбойнички не слишком хорошо разбирались, где в лесу искать съестное.

— Эй, Кодж, глянь, какой красивый фрукт, зеленый, сочный, с пупырышками. Его можно жрать-то?

— Откуда я знаю? Попробуй.

— Брр! Гадость! Горько!

— Кодж, а где красные яблоки растут?

— Что за лес, почему на ветках жратва не растет? Листочки какие-то. Тьфу!

— Кодж, где что для супа растет? Надо суповое дерево найти, с морковкой там, репой, огурцами…

Кодж отмахнулся от нацелившейся на его нос осы и от вопросов:

— Вот и я хочу знать, где это все растет.

Ферти вдруг замер и приложил лапу к уху:

— Ша! Тихо! Что там такое?

— Где «что такое»? — отозвался Кодж. — Не обращай внимания ни на что, чего сожрать нельзя. У нас боевая задача — жратву ищем.

— Вопит кто-то, — не сдавался Ферти. — Навострите уши, все.

Орквил Принк оказался в незавидном положении. Трясина вцепилась в него мертвой хваткой. Сон с него слетел, когда вонючая вязкая болотная жижа затекла в рот. Еж быстро сообразил, в чем дело. Во тьме ночной он улегся в заросли папоротника, прикрывавшие болото. Стебли папоротника мягко приняли его тело, но потом согнулись, сломались под тяжестью и от сонной возни Принка, и трясина принялась медленно и неуклонно его обволакивать. Орквил ухватился за ближайшие стебли папоротника и освободил голову, но тело погрузилось еще больше. Ночная тьма не давала разглядеть, в какой стороне твердая почва.

Барахтаясь, Орквил ухватился за ветку куста, склонившуюся к болоту, и это его спасло. Погружение прекратилось, но выбраться он все же не смог. Отдышавшись, Орквил принялся вопить, что оставалось сил:

— Помогите! Спасите! Помогите!

Но на помощь никто не спешил. Утро застало Орквила Принка все в той же позиции уставшего, продрогшего, осипшего. Теперь он мог разглядеть и куст, росший на краю болота, густую поросль молодого ольшаника. Но добраться до его корней у ежонка не хватало сил. Оставалось ждать неминуемого конца.

Глубоко ли болото, сможет ли он прощупать дно? Лучше и не думать, каким образом он до этого дна доберется. Опустится медленно-медленно, ляжет, бездыханный, безвременно окончив жизненный путь. Орквил всхлипнул:

— Помоги-и-и-и…

Но он и сам себя еле слышал.

На небо выползло жаркое солнце, пригрело болото и макушку Орквила. Он прекратил бормотание и заснул. Разбудила его замельтешившая к вечеру мошкара. Комары налетели на его беззащитный нос, и Орквил принялся отдуваться, вертеть головой, макать морду в противную болотную жижу, жалобно причитая:

— Пошли вон, гнусные твари! Дайте несчастному ежонку мирно утонуть в этих помоях! Хватит жужжать, я вас все равно не понимаю и слушать не желаю!

Эти его причитания и услышали проходившие неподалеку разбойники. Бесхвостый лис вытащил меч и величественным жестом указал туда, откуда исходило бормотание.

— Там. Туда. Оттуда, не слишком связно забубнил он.

— Я ж говорил, — с довольным видом ухмыльнулся Ферти.

Кодж, не упускавший случая придраться к тому, кто слабее, хлопнул Ферти плоскостью меча по лапе:

— Первым услышал — вот первым и топай туда, умник востроухий.

Ферти с опаской двинулся на звук, бормоча под нос:

— Кэп Виска сам бы вперед пошел.

Кодж пощекотал зад Ферти острием меча:

— Я не кэп Виска, а ты потолкуешь еще — и без хвоста останешься.

— Га-га, и Ферти тоже станет огузком, — заржал кто-то сзади.

Кодж резко обернулся и обшарил взглядом группу нечисти:

— Кто там такой умный?

Все пятеро молчали.

— Ну, ну, кто там гадости бормочет за моей спиной? Признавайтесь, не то худо будет.

Никто не спешил высказаться. Молчание затянулось, но тут издал жалобный вопль Ферти.

Кодж снова дернулся в его сторону:

— Чего развопился, как старая прачка?

Ферти продемонстрировал измазанные лапы:

— Там… маленько много грязюки… немного здорово засасывает…

— Чего-чего? Чего много? Или немного?

— Много или немного, а по уши будет, — махнул Ферти лапой в сторону папоротников.

Теперь до разбойников уже ясно доносились страстные причитания Орквила:

— О добрые сэры, сжальтесь над несчастным существом, протяните лапу помощи, умоляю ради всех сезонов…

Горностай Джанго, в пасти которого красовался один-единственный зуб, ухмыльнулся:

— Хы-хыррр, кто-то там обознался, добрыми сырами нас величает?

Кодж начальственно нахмурился и принялся распоряжаться:

— Ну-ка, пошарьте по кустикам. Надо найти, кто там хулиганит, тишину нарушает. Живо, живо, пошли!

Первым Орквила обнаружил Джанго:

— Хыррр, тут колючая мышь причитает.

Кодж определил место, на которое указывал Джанго.

— Где ты, чтоб тебя акулы слопали?

— Здесь я, добрый сэр, в болоте…

Кодж сердито смахнул мечом ближайший стебель папоротника.

— Заткнись, с тобой не разговаривают! Джанго, где твоя тупая однозубая морда?

Голос Джанго прозвучал сверху, как раз над головой Коджа:

— Хи-хыр, я добрый сэр с большого дерева. Высоко сижу, далеко гляжу.

Кодж принялся вырубать папоротники.

— Сюда, команда! Достать мне эту колючку! Я его в плен возьму и допрашивать буду.

Привыкшим карабкаться по мачтам и разбираться с такелажем морским разбойникам не составило труда взобраться на дерево. Очень скоро на Орквила накинули петлю, дружно ухнули, и ежонок, громко чпокнув напоследок, вылетел из болота, как затычка из бочки. Лихие разбойнички с гиканьем раскачали его и выпустили веревку, когда он летел в стоявшего возле самого ствола Коджа.