И он не жалел о том, что до своего скорого отплытия больше не увидит фрию Эрхину. Он так и не понял, кто же она и имеет ли он право вспоминать любовь женщины перед лицом недоступной, возвышенно-прекрасной богини.

Несмотря на обещание отправиться в поход на Фьялленланд немедленно, Бергвид Черная Шкура сейчас, по прошествии месяца, все еще оставался на Квиттинге. Жизненный опыт наконец-то и его, упрямого и самоуверенного, но не слишком разумного, научил осторожности. Опомнившись после появления ведьмы в пламени очага, дружина одобрила мысль идти на Фьялленланд, но и предостерегла от излишней поспешности. Торбранд конунг погиб, но не он один защищал Фьялленланд. Вся его дружина в целости вернулась домой и готова отразить любые нападения.

Чтобы воевать с фьяллями, требовалось хорошее войско. Дружины самого Бергвида, имевшей, после всех битв и потрясений последних месяцев, всего-то человек сорок, для этого явно не хватало.

– Рассказывают, конечно, про одного отважного конунга, который, желая отличиться, отправился завоевывать Морвену на двух кораблях… и кончил жизнь, естественно, в змеиной яме, куда его бросил конунг Морвены, – рассказывал Сигвид хёльд по прозвищу Ворона. – И кроме длинной предсмертной песни о своих подвигах ничего больше сотворить он не успел. А тебе, Бергвид хёвдинг, глупо было бы умирать сейчас, когда у тебя наконец-то есть такая верная возможность отомстить!

Вороной Сигвида хёльда прозвали потому, что в лице его с крупным, немного свернутым в сторону носом проглядывало явное сходство с этой птицей, неглупой, настороженной и немного лукавой, всегда высматривающей, нет ли какой поживы. Рослый, плечистый и еще сильный, он по причине многочисленных ранений и прочих превратностей выглядел лет на десять старше своих сорока пяти, но славился как умелый боец и умный человек. Разговорчивый, учтивый, особенно с женщинами, Сигвид пользовался большим уважением. Бергвид недолюбливал его за ту охоту, с которой Сигвид раздавал советы и поучения, но теперь, не то что в юности, ограничивался тем, что выслушивал их с равнодушной угрюмостью и поступал по-своему.

Однако теперь его слова пришлись хёвдингу по сердцу: в общем-то, вполне равнодушный к мысли о смерти, Бергвид сын Стюрмира так высоко ценил возможность отомстить, что ради нее готов был сдерживать собственные порывы. Отомстить за Битву Конунгов, в которой его отец уступил Торбранду! За каменную лавину, под которой Хёрдис Колдунья погребла Стюрмира конунга, ушедшего с поля битвы. За сокрушительный пожар Острого мыса, сожравший остатки рода Лейрингов, их с Хильдой материнского рода, за Битву Чудовищ, в которой квитты в последний раз дали фьяллям достойный отпор. За пятнадцать лет унизительной дани и грабежей. За битву на той безымянной вересковой равнине, где пал его дядя Гримкель, последний, кто оставался от некогда многочисленного и могучего рода.

И вот все это кончилось! Нет больше Торбранда, прославленного победами, нет больше Дракона Битвы, приносившего фьяллям эти победы! Теперь они – беззащитные овцы в руках мстителя. И тогда, по-настоящему отомстив за поражение и гибель отца, он снова потребует себе звание конунга квиттов. И никто уже не посмеет ему перечить!

О Торварде конунге Бергвид не думал. До того они встречались в битве всего один раз, но чары Дагейды помогли ему уйти невредимым, и он считал, что победа осталась за ним. Теперь он мысленно закрывал глаза на рассказы о силе, доблести и удаче Торварда Рваной Щеки, просто отмахивался от этого образа. Всю жизнь его, Бергвида, преследовала злая судьба – теперь наконец-то все будет так, как он хочет. Ведь Дагейда обещала ему это.

Всю ночь после встречи с ведьмой Бергвид не спал, дрожал от возбуждения, предвкушая скорое торжество, а на рассвете поднялся и один, никого с собой не взяв, отправился на гору Стенсэтр, где качал на ветру ветвями кривой дуб, а под обрывом у его корней бил источник. Скользя на палой листве, пробираясь по камням между мокрых голых деревьев, Бергвид добрался до источника, глянул и не сдержал крика – Дракон Памяти был здесь! Он сразу бросился в глаза – как белая звезда, как живой факел серебряного света! Кубок был отлит в виде дракона: подставку образовывал свернутый кольцом хвост, тело служило ножкой, а сама чаша представляла голову дракона с широко раскрытой пастью. На шкуре дракона была видна каждая чешуйка, в глазах сияли маленькие, не больше зернышка, прозрачные камешки, играющие на солнце всеми цветами – дверги называют их «звездный блеск».

Даже сумрачную и маловосприимчивую душу Бергвида поразили красота и совершенство кубка, и некоторое время он стоял на коленях, рассматривая сокровище и не смея прикоснуться к нему. Шум воды заглушал его тяжелое от бега и волнения дыхание. Рожденный в темных глубинах Свартальвхейма, где все сущее обретает форму, причудливое творение мудрых, умелых рук древнейшей расы, Дракон Памяти был так не похож на камни и деревья вокруг и притом так легко, так полно и неотделимо-прекрасно сливался с ними. Нечеловеческие руки, сотворившие его, существовали в неразрывном единстве со вселенной, чьи тайны человек лишь пытается постигать. И безнадежно закрыт к этим тайнам путь для того, кто все сущее в мире пытается подстраивать под свои собственные слепые понятия о хорошем и плохом, о злом и добром, о нужном и ненужном, о достойном жизни и подлежащем уничтожению…

Ведьма не обманула его. Бергвид не доверял никому, и пообещай ему что-то сам Один, он и тогда сомневался бы до самого последнего мгновения. Но кубок был здесь – он стоял открыто, на камнях перед чашей источника, где кипела белая пенная струя, срывавшаяся с обрыва высотой в человеческий рост. Чистое, белое серебро с чернью снаружи и позолотой внутри кубка выглядело свежим, возрожденным, как будто только что вышло из темной кузницы двергов. Теперь Дракон Памяти казался более новым и молодым, чем в тот далекий день, когда Бергвид отдал его ведьме, а ведьма впервые погрузила его в источник, и в его пересохшие жилы снова потекла кровь Медного Леса. Против воли в памяти Бергвида всплывало постыдное воспоминание, как душистой летней ночью десять лет назад шел по темному лесу, держа Дракон Памяти под плащом и подавляя страх, что пропажу кубка обнаружат, что за ним пустятся вдогонку, разоблачат, назовут вором… Снова, после десятилетнего заточения, серебряный дракон стал доступен человеческим рукам, но теперь Бергвид получил его честно, законно… не то что в прошлый раз…

Дрожа, Бергвид наконец решился и жадно схватил кубок озябшей рукой, словно боялся, что Дракон Памяти, как живой, скользкий змей, вырвется и уползет. Кубок показался ему тяжелым, но в нем был залог его будущего могущества, и Бергвид засмеялся – один среди осеннего леса, один среди облетевших деревьев, среди бурых листьев на серых скальных выступах, зеленой хвои и мха, светлых капель на черных мокрых ветках. И каждая ветка, каждый из пёстрых, влажно блестящих камешков видел и понимал его, в каждом из них жила душа Дагейды. Дагейда тысячами рук протягивала ему кубок, чтобы он отомстил за свой род…

В тот же день Бергвид разослал по округе Фрейреслаг деревянную бирку-будкафлу, покрытую рунами, призывающими на тинг в ближайший же вторник. Руны резал Сигвид Ворона. В ожидании, пока народ соберется, Бергвид каждый день пировал в усадьбе вместе с ликующей Хильдой, которая в ожидании таких приключений передумала пока уезжать на Острый мыс. Она не могла насмотреться на Дракон Памяти, который ее брат почти не выпускал из рук. О нем она немало слышала и раньше – от своего родича Хагира Синеглазого, который сам и добыл Дракон Памяти из заморского кургана и которого Бергвид так ненавидел, что не терпел даже упоминания его имени[7].