Роджер глотнул кока-колы и мудро решил промолчать.

У них еще оставалось время побродить по торговым палаткам, где продавали всякую всячину, начиная от клетчатых галстуков и заканчивая свистульками, серебряными украшениями, клановыми картами Шотландии, ирисками, песочным печеньем, канцелярскими ножами в форме палашей, фигурками горцев, книгами, кассетами и прочими всевозможными мелочами, куда можно было поместить знак или девиз клана.

Роджер почти не привлекал к себе любопытных взглядов. Здесь его наряд, к слову, куда лучший, чем у многих, был кстати. Правда, в основном на фестиваль приехали туристы в джинсах и футболках. И все же то тут, то там мелькали пестрые пледы.

— Почему Маккензи? — спросила Брианна, останавливаясь у витрины с цепочками для ключей. Девушка коснулась серебристого кружочка с надписью «Luceo non uro». Свечу, но не сгораю. Девиз изгибался вдоль изображения чего-то похожего на вулкан. — Уэйкфилд — недостаточно по-шотландски?

Роджер пожал плечами.

— Это тоже моя фамилия. Родители погибли во время войны, и меня усыновил двоюродный дед. Он дал мне свою фамилию, однако крестили меня как Роджера Джеремаю Маккензи.

— Джеремая? То есть Иеремия? — Брианна пыталась не расхохотаться, от усилий у нее даже кончик носа раскраснелся. — Как пророк из Ветхого Завета?

— Не смейся. — Роджер взял ее за руку. — Это имя моего отца. Его часто звали Джерри. А меня мама называла Джемми, когда я был маленьким. Наше семейное имя. В конце концов, могло быть и хуже. Покрестили бы как какого-нибудь Амброуза или Конана.

Брианна наконец фыркнула от смеха.

— Конан?

— Вполне приличное кельтское имя — было, пока на него не наткнулись писатели-фантасты. В любом случае, имя Джеремая не просто так выбрали.

— А почему?

Они медленно двинулись в сторону сцены, где группка девочек в тщательно накрахмаленных платьицах отплясывала шотландский флинг, одинаково взмахивая руками и кланяясь.

— Папа… то есть преподобный отец, но я называл его просто папой, показывал мое семейное древо. «Амброуз Маккензи — твой прадед, Родж. Он строил лодки в Дингуолле. А вот Мэри Олифант… я знал твою прабабушку Олифант, я говорил? Дожила до девяносто семи и до последнего вздоха за словом в карман не лезла. Чудесная женщина. Шесть раз была замужем и уверяла, что все мужья скончались по совершенно естественным причинам. Однако на древе я обозначил только Джеремаю Маккензи, потому что он твой предок. И лишь от него у Мэри были дети, что меня всегда удивляло. Однажды на мой вопрос она, подмигнув, ответила: «Is fhearr an giomach na ‘bhi gun fear tighe». Это древняя гэльская поговорка: «Уж лучше иметь в мужьях дурака, чем никого». Она объяснила, что некоторые ее мужья хоть и были недурны, только красавца Джеремаю хватало проводить с ней каждую ночь».

— Интересно, что же она говорила остальным, — задумалась Брианна.

— Ну, это же не означает, что она не спала с ними время от времени, — заметил Роджер. — Просто не каждую ночь.

— Одного раза достаточно, чтобы забеременеть. По крайней мере, так мама рассказывала нашему классу на уроках гигиены и здоровья. Рисовала на доске, как сперматозоиды с хищными рожами мчатся к огромной яйцеклетке. — Брианна снова покраснела, правда, от веселья, а не от неприятных воспоминаний.

Они шли рука об руку, и Роджер чувствовал жар девушки под тоненькой футболкой. А еще жар разгорался у него самого под килтом, так что он уже подумывал, что зря не надел подштанники.

— Ладно, оставим в стороне вопрос о наличии рож у сперматозоидов, но что эта тема вообще имеет общего с предметом?

— «Гигиена и здоровье» — эдакий американский эвфемизм, которым обозначают все, что связано с сексом, — объяснила Брианна. — Мальчиков и девочек учат раздельно. У последних этот предмет скорее называется «Тайны жизни, а также десять способов сказать мальчику «нет».

— А у мальчиков как?

— Ну, точно не знаю, у меня братьев нет, рассказать некому. А вот у подруг они были. Один упоминал, что они учили восемнадцать синонимов к слову «эрекция».

— Хм, полезные знания, — отозвался Роджер, гадая, зачем они вообще могут понадобиться. К счастью, спорран прикрывал его собственные грехи.

— Наверное, помогают поддержать беседу… при определенных обстоятельствах.

Щеки Брианны вспыхнули алым. Да и сам Роджер чувствовал, что краснеет, а еще на них вот-вот начнут пялиться прохожие. А ведь девчонкам не удавалось его смутить с семнадцати лет!.. Брианна с этой задачей справлялась на «отлично». Ну, раз она завела разговор, то пусть и заканчивает.

— М-м, что-то я не замечал, чтобы при этих самых обстоятельствах особо беседовали.

— Полагаю, уж ты-то знаешь.

Роджер притянул девушку к себе.

— Если ты спрашиваешь, было ли у меня, то да. Если есть ли сейчас — то нет.

— Было что? — Губы Брианны дрогнули от смеха.

— Ты спрашиваешь, есть ли у меня девушка в Англии, так?

— Правда?

— Нет у меня никого. Точнее есть, но это несерьезно. — Они уже пришли к гримеркам, а времени оставалось лишь на то, чтобы забрать инструменты. — А ты? В смысле, у тебя есть парень?

Брианна стояла так близко, что, развернувшись, мазнула грудью по его предплечью. И девушке хватило роста, чтобы заглянуть Роджеру прямо в глаза.

— Как там твоя прабабушка говорила?

— Про дурака?

— Ага. Лучше встречаться с дураком, чем ни с кем. — Брианна коснулась фибулы Роджера. — Так что — да, есть люди, с которыми я встречаюсь. А вот такого парня-красавца не нашла. Пока.

Роджер поймал ее пальцы.

— Придет время, милая, — произнес он и мягко их поцеловал.

Зрители вели себя невероятно тихо, совсем не как на рок-концертах. Конечно, здесь нельзя кричать, подумала Брианна, ведь нет ни электрогитар, ни усилителей, только небольшой микрофон на стойке. Правда, далеко не все нуждается в усилении. Например, сердце Брианны колотилось так громко, что заглушало окружающий шум.

«Держи. — Роджер протянул коричневый конверт, выбегая из гримерки с гитарой и барабаном. — Нашел их, когда разбирал старые отцовские бумаги в Инвернессе. Наверное, тебе захочется увидеть».

Брианна понимала, что там фотографии, но не стала сразу смотреть. Конверт жег ей колени во время выступления Роджера.

А пел и играл он замечательно. У него оказался на удивление богатый и глубокий баритон, которым он умело пользовался. И не только в рамках самой мелодии. Роджер обладал способностью прирожденного артиста — стирал границу между исполнителем и зрителями, всматривался в толпу, ловил чужие взгляды и позволял людям ощутить нечто вне слов песни и музыки.

Начал он с разудалой «Дороги к островам» с зажигательным припевом, а когда публика слегка поутихла, затянул «Холмы Галлоуэя» и перешел на «Свадьбу Мэри» с милым и веселым припевом на гэльском.

— А теперь я спою вам песню сороковых годов восемнадцатого