— Слушай, ты! — торговец остановился прямо перед Шеркарером. — Сказано, что сердце бога так же далеко, как центр небес. Ты быстро обнаружишь, что если не будешь повиноваться, то его милость, которую ты еще должен заслужить, еще больше отдалится от тебя. Я мог бы оставить тебя на съедение стервятникам, пировавшим в Напате: если ты думаешь, что солдаты истинного фараона позволили бы тому кто носит этот знак, — он указал на татуировку, — прожить долго, ты просто глупец. Ты жив, потому что таков был мой выбор, и продолжаешь жить, потому что такова моя воля. И жив ты по одной причине: ты помог доставить сирруша в Напату, и ты знаешь о нем больше любого живущего здесь. Свои знания ты сообщишь нам, и хранители сирруша будут служить тебе.

Вот так Шеркарер и стал частицей храма Мардука-Бела, присоединившись к трем жрецам, которые были отобраны для ухода за чудовищем. И юноша использовал свое новое положение, как только мог.

Храм сам по себе напоминал город, с многочисленными дворами и строениями. В самом сердце святилища располагалась молельня, богато украшенная золотом, и там стоят изображения Мардука и его жены Сапаратумы (вместе с меньшими по размерам статуями свиты), и на них не жалеют ни золота, ни драгоценных камней. Но в эту комнату могут входить только великий повелитель и священники самого высочайшего ранга.

В одном из дворов обслуживающие сирруша люди устроили над бассейном частично закрывавший его навес из циновки, сплетенной из только что сорванных лиан. Там-то и разместили дракона, которого заманили во двор веточками растений. Но само существо оказалось ленивым и выказывало лишь слабый интерес к происходящему вокруг. Шеркарер, чтобы соответствовать образу единственного специалиста в драконьих делах, часами просиживал на корточках у края бассейна, хотя его тошнило от ужасной вони. Он хотел показать что крайне важно, чтобы он лично дежурил рядом с драконом.

Дважды еще он видел того молодого человека по имени Даниил, хотя больше им так и не довелось разговаривать. Однако он узнал от рабов, сколь сильно тот ненавидит жрецов. Он так же, как и Шеркарер, стал пленником после войны проигранной его небольшой страной на западе. Тогда по распоряжению Асфезаа, визиря, было отобрано несколько самых красивых детей плененных людей; они должны были прислуживать визирю. И среди них Даниил был лучшим.

Странные истории рассказывают о нем: будто его бросали в логово голодных королевских львов, а те даже не прикоснулись к нему. Он бросил вызов жрецам и доказал, что не бог является ночью, чтобы завладеть своей жертвой, возложенной на алтарь, а на самом деле ее уносят люди, оставившие четкие следы в пепле, который он незаметно от всех рассыпал перед алтарем.

И теперь Небучаднеззар, великий повелитель, прислушивается к Даниилу и его словам о единственном Боге, в руках которого сосредоточено все могущество. И поэтому жрецы ищут способ покончить с ним.

Несколько раз сам верховный жрец, которому во время отсутствия в этом храме-городе повелителя принадлежит вся полнота власти, посылал своего главного писаря, чтобы тот взглянул на сирруша и в частном порядке побеседовал с его хранителями. Шеркарер не сомневался, что они разработали какой-то план, в котором определенная роль отведена дракону. Однако он теперь слишком хорошо знал, что от сирруша зависит и его собственная жизнь. Он не представлял для этих людей никакой ценности, если бы не его знания, большей частью выдуманные, относительно чудовища.

И он по-прежнему остается пленником в этом ограниченном районе храма: рядом с воротами всегда дежурят стражники. Никто не может войти или выйти без дощечки, на которой стоит печать верховного жреца.

На десятый день после прибытия Шеркарера в храм во дворе с драконом появился один из рабов, чтобы убрать с сетки над бассейном засохшую растительность и сменить ее новой. Рядом с Шеркарером он сделал вид, что споткнулся, и упал на одно колено. Из его руки что-то выпало и подкатилось к сандалии нубийца. Видя, что этот человек не поднимает свою вещицу, Шеркарер наступил на нее ногой. После ухода раба он наклонился, словно хотел затянуть посильнее ремешок на сандалии, и схватил пальцами оброненное.

Сердце его чуть не выпрыгнуло из груди, когда он увидел, что у него на ладони, однако юноша испугался, что может выдать себя. И все-таки он торопливо оглянулся: никого поблизости нет, кроме рабов-прислуги, и лишь один надсмотрщик следит за ними.

Драгоценная вещь из прошлого, часть того, что должно было быть добычей из Налаты — лазурный скарабей, который носит имя самого Пианкхея. Зачем? Могут ли здесь, в Вавилоне, оказаться и другие нубийцы? Люди, которые слышали о Шеркарере, однако он о них не слышал? Если это так, то, наверное, они тоже рабы… и все же они пошли на риск, пытаясь связаться с ним.

Вскоре он увидел, что тот же раб, что уронил скарабея, возвращается. И нет никакой возможности задать ему вопрос. Мужчина сгреб руками охапку сгнивших ветвей и, проходя мимо Шеркарера, выронил несколько веточек на землю.

Нубиец пнул рассыпанный мусор, спрашивая себя, как же понять это послание. И тут заметил, что одна из веточек посвежее и позеленее остальных, на ней даже нацарапаны какие-то знаки. Он снова пнул ее, отбросив от края бассейна в тень, а затем прошел туда же и уселся, скрестив ноги и наблюдая за работающими рабами, как делал это уже много раз. Руки его будто машинально схватили стебелек, и он начал лениво крутить его из стороны в сторону.

Некоторое время он пытался прочитать отметины. Наконец разобрал несколько знаков. Они были нацарапаны очень грубо, но наверняка написаны кем-то, хорошо знающим маленький двор египтян. Хотя из этого вовсе не следовало, что их написал придворный-нубиец. Мало кто, кроме писарей двора, умеет писать.

— Полдень… западная стена… водный канал… — вот что, по его мнению, было начертано в послании.

У подножия левой стены действительно проходит водный канал, и по проложенной трубе в случае необходимости можно откачать воду из бассейна. В полдень дворы в храме становятся почти безлюдными: все ищут прохлады и тени внутри толстых стен храма. Шеркарер вдруг поймал себя на том, что судорожно глотнул. Капельки пота выступили на лбу, а ладо ни стали влажными.

Бегство… конечно же, это должно означать бегство! И хотя он не видел для этого никакой возможности, но наверное, те люди более удачливы. Кто же это может быть? Кто-то из стражников, уцелевших во время битвы за дворец Кандасы может, даже, кто-то из знати? Те, кто знает об его высоком происхождении, вполне могут рискнуть ради него. Это могло также означать, что фараон не захватил Мерое и семья Шеркарера сейчас правит Нубией. Эти мысли взбудоражили юношу, он не мог просто спокойно сидеть и ждать, а встал и начал расхаживать вокруг края бассейна. Вода была мутная, как всегда, она дурно пахла, а сирруш-ло скрывался на дне в поисках укромного места от света, который проникает даже сквозь недавно замененную циновку.

Нубиец попытался по длине тени оценить, сколько осталось времени до назначенной встречи. Он старался подавить возбуждение, и как удачно, что в это время не дежурил ни один из младших жрецов. Остальные рабы и надсмотрщики настолько привыкли к его ежедневным бдениям у бассейна, которые он старается с многозначительным видом продлевать как можно дольше, что за ним больше не следят.