– Во, воды набуровили! За жизнь не расхлебаешь!..

– Цыц! И хватит критику наводить, – понарошку рассердился Поликарп Николаевич и пошёл доставать палатки.

* * *

Палаток было три. В одной поселились Жорик, Капа и бабушка Лиза, в другой Бузька и остальные Семякины, третью заняли папы, а сантехник Ерёмушкин и водитель дядя Костя остались жить в автобусе, причём Ерёмушкин сразу ухитрился что-то починить, за что дядя Костя долго его благодарил: «Ну, спасибо! Ну, удружил!»

Пока все думали, что делать дальше, Жорик ухитрился съесть один пакетик с растворимой лапшой, потому что второй у него успели отобрать. Поликарп Николаевич понарошку погрозил Жорику пальцем и вытащил из машины газовый баллончик с походной плиткой, на которой бабушка Лиза быстро приготовила еду. Она бы сделала это ещё быстрей, если бы не Ерёмушкин, который бегал вокруг неё с гаечным ключом и кричал, что надо подтянуть газовый клапан.

На запах еды пришёл человек в военной форме и спросил, чётко выговаривая буквы:

– О-т-д-ы-х-а-т-ь?

– Отдыхать, товарищ капитан, – ответил Поликарп Николаевич.

– Отдыхайте, – разрешил военный, – только пустую посуду не разбрасывайте.

– Не будем, – пообещал Поликарп Николаевич. – А вы с маяка?

– С него, родимого, – согласился военный и грустно добавил: – Маяк светит, но не греет…

– Так может, согреемся?

– Не могу – служба! Вот вечером сменюсь, тогда другое дело. Если что, спросите капитана Славина Александра Петровича. Или Сашу, хотя практически это одно и то же…

Военный развернулся и красиво зашагал прочь – туда, где белел маяк, а проще – высокая башня со стеклянным колпаком.

Когда капитан отошёл подальше, Капа прыснула в ладошку. Но смеялась она не над Славиным, а над собой, потому что совсем недавно, в Карасёнках, она думала, что маяк – это такой бандит, который охотится на детей с топором и вилами…

– Славный этот Славин, – мечтательно проговорила бабушка Лиза, и стёкла её очков затуманились.

– А у него пистолет есть? – быстро спросил Семякин.

– И думать не смей! – оборвала бандитские мысли Катя.

– Нам пистолеты ни к чему, – поддержал Катю Ерёмушкин, – нам лучше краны…

– Отставить разговоры! – скомандовал Поликарп Николаевич. – Кто купаться – за мной!

* * *

До моря было шагов сто по прямой, и все уже предвкушали, как они с разгона плюхнутся в воду, но берег внезапно кончился каким-то нечеловеческим обрывом. Его стенки, сложенные из желтоватых каменных коржей, напоминали криво разрезанный торт-наполеон, у подножья которого валялись крошки – огромные каменные глыбы. Море накатывалось на них и с шипеньем отступало, наводняя воздух мокрой пылью.

Все растерялись, кроме сантехника Ерёмушкина. Прикинув расстояние до воды намётанным глазом, он плюнул в обрыв и начал загибать пальцы. Загнув восьмой, сантехник крякнул и произнёс научным голосом:

– Расстояние несовместимое с существованием. Значит, уедем, несолоно купавши… Интересно, а водопровод у них есть?

– Есть! – раздался сзади звонкий голос. – От водопровода стиральная машина работает. И утюг есть, работает от розетки…

Все оглянулись и увидели маленького белобрысого мальчика. Не переставая говорить, он шагнул в обрыв, но не разбился, а, пробежав по отвесной стенке, очутился на огромном валуне. Волны, как ни старались, не могли заглушить его звонкий голос:

– А лодка работает от вёсел… А компас работает от… – белобрысый наморщил лоб, вспоминая, от чего работает компас, чем сразу воспользовался Поликарп Николаевич.

– Прекрати бубнить! Лучше покажи, как ты спустился, только медленно.

– Муха покажет… Вспомнил! Компас работает от магнита… Муха, ко мне!

Мухой оказалась белобрысая собачка размером с кулак. Быстро перебирая лапками, она пробежала по стене, а потом подняла лохматую головку и сказала «гав-гав-гав!», что в переводе на человечий, вероятно, означало: «видите, как просто!»

– Во даёт! – снова крякнул Ерёмушкин. – Точно что муха: у неё на лапах присоски.

– Не присоски, а ступеньки, – сказал Капин папа. – Смотрите!

И точно, на боку каменного наполеона были выбиты едва заметные ступеньки. Первым решился Бузька, которому очень хотелось произвести на Муху сногсшибательное впечатление. Перепрыгивая через пять ступенек, он так разогнался, что в конце спуска сбил с ног обоих белобрысых. За это Муха громко облаяла щенка, а тот стоял, опустив голову, и виновато шевелил мохнатыми ушами.

Потихоньку спустились и остальные путешественники. Внизу они выстроились друг за дружкой и пошли вдоль моря за белобрысым, которого звали Лёшкой. Лёшка был местным, из-за чего знал все места, где можно нырять со скал, не опасаясь разбить голову об дно. А ещё он был очень разговорчивым. Он успевал говорить со всеми сразу, а когда все, карабкаясь на очередную каменную крошку, отставали, говорил сам с собой:

– У нас летом на Маяке отдыхающих много… Человек тридцать, а то и двадцать… Вчера краб одному палец откусил… А мне сто раз откусывал… А вас медузы щипали?… А меня раз двести… Отсюда надо в волну прыгать, а то тут глубина мелкая… Только из волны вылезать трудно… Один три дня вылезал, пока вылез… У моего папы машина есть… Она сама ездит, если кирпич из-под колеса выбить… А как девочку зовут? А собаку? А бабушку? А дядю? А у вас трамваи есть?… А мы пешком на море ходим… Я уже первый класс закончил… А что со вторым делать, сам не знаю – больно школа далеко… Это бухта офицерская называется… А тут под водой ступеньки, чтобы ноги не переломать…

Не переставая говорить, Лёшка сиганул с самой высокой скалы и докричал уже из воды, потирая белобрысую макушку:

– …а кто плавать не умеет, пускай сюда идут: тута по колено…

* * *

Первое впечатление от офицерской бухты, окружённой ребристыми скалами и от этого похожей на гранёный стакан, было пугающим. Зато второе!.. Второе было что надо! Покрытые ковровым узором плоские каменные плиты грели пятки. Под тенистыми каменными козырьками, остужая горячие головы, гулял прохладный ветерок. Велюровая вода ласкала кожу и была такой прозрачной, что на дне, позолоченном солнцем, можно было увидеть свою тень. В небесной лазури лениво кружили белоснежные чайки, вкусно шипела газированная морская пена, а привыкшие к городской суете глаза дышали и не могли надышаться бесконечным спокойствием сине-зелёного простора. Эту величественную картину не портили даже резиновые сапоги Ерёмушкина, которые он поставил сушиться на плоский уступ вровень с горизонтом…

* * *

Несмотря на усилия белобрысого, заставившего прыгнуть со скалы всех взрослых, включая бабушку Лизу, которую он незаметно подтолкнул в спину, день прошёл спокойно: никто не утонул. Даже наоборот: людей к ужину пришло больше, чем было вначале. Сначала в облаке пыли прилетела Муха. За ней на дребезжащем велосипеде подкатил разговорчивый Лёшка. Следом приковыляла его двоюродная сестра Светка, увидев которую, белобрысый сильно удивился, потому что возле дома сам сажал её на багажник.