Они вышли из экипажа, Лукас приказал кучеру ждать их возвращения. Они шли через лабиринт узких грязных улочек.

Лукас предупредил ее: то, что она увидит, ей совсем не понравится. Ева знала, что Сен-Жиль отвратительное место, но все оказалось гораздо хуже, чем она могла представить. Она вся сжималась, не в силах побороть отвращение, при виде мусора, которым были завалены улицы. Ее пугали мужчины и женщины, сгорбившиеся в покосившихся дверных проемах лачуг, и босые, чумазые, полуголодные дети, игравшие в водосточных канавах. В воздухе витал отвратительный запах – отталкивающий запах нищеты.

И хотя Ева и Лукас, по их мнению, были одеты очень просто, все же привлекали внимание местных обитателей.

Ускорив шаг, они спустились по небольшому склону и дошли до центральной водосточной канавы. Ева шла, подхватив юбки, чтобы не запачкаться, она чувствовала, как с каждым шагом все внутри у нее сжимается от ужаса перед этими зловонными трущобами, но, дойдя до конца переулка, они увидели разбросанные впереди домики вполне приличного вида и вздохнули с облегчением.

Лукас уверенно направился к одному из домов и громко постучал. Дверь открыла женщина, одетая заметно лучше тех, что они видели в трущобах, и Лукас бесцеремонно шагнул вперед, собираясь войти.

– Ну и что надо? – спросила женщина, скрестив руки на впалой груди, и окинула их пристальным взглядом. Она сразу поняла, что перед ней представители высшего общества, но нисколько не испугалась.

– Миссис Анвин? – коротко спросил Лукас.

– А вы кто такой?

Лукас прищурился и стиснул зубы.

– Я ищу ребенка, и у меня есть все основания считать, что девочка у вас, – ответил он, пропустив мимо ушей ее вопрос.

Миссис Анвин уставилась на него. Надменность и властность этого красивого мужчины обеспокоили ее, и женщина попятилась:

– Я присматриваю за многими детьми. А у этого ребенка есть имя?

– Элис Стейнтон. Меня прислала мать девочки.

Миссис Анвин с сомнением взглянула на него:

– А откуда мне знать, что это правда?

– А вам и не надо это знать. – Смерив ее ледяным взглядом сверкающих глаз, он угрожающе произнес: – Если вам дорога жизнь, вы сейчас же отдадите мне ребенка. Того самого ребенка, потому что у меня есть свои способы выяснить правду, и они вам совсем не понравятся.

Заглянув в глаза респектабельного мужчины, миссис Анвин поняла, что ничего хорошего эта встреча ей не сулит. Не успела она открыть рот, как Лукас оттолкнул ее и вошел в дом. Разгневанная женщина следовала за ним по пятам, бормоча ругательства.

Ева пошла за ней, они прошли из маленького коридора в полутемную комнату. Здесь было холодно, дрова в камине едва тлели. На стене около камина висело на гвоздях несколько сковородок, от кастрюли, висевшей над углями в камине, исходил отвратительный запах.

Стены и потолок были пропитаны сыростью, а пол оказался земляным. У стены притулился комод, а напротив камина расположилось старое потертое кресло. В центре комнаты стоял старый стол, на котором были расставлены грязные тарелки с отбитыми краями с остатками еды. Вокруг стола были расставлены деревянные ящики, заменявшие стулья нескольким худеньким ребятишкам, сбившимся в стайку в углу комнаты. Они настороженно смотрели на незнакомцев, и вдруг из коробки в углу раздался тоненький плач.

Лукас обвел взглядом убогую комнату. Он с напускным безразличием посмотрел на детей, хотя в его душе бушевал яростный пожар, грозивший вот-вот вырваться наружу.

– Где ребенок? – резко спросил он.

– Идите за мной, – неохотно откликнулась миссис Анвин, чувствуя, что больше не видать ей денег, которые мать девочки платила ей каждую неделю. – Я хорошо о ней заботилась, как и обещала той леди. Она сказала, что у нее возникли трудности, что она придет за девочкой или пришлет кого-нибудь, чтобы забрать ее, когда все наладится.

– Не сомневаюсь, – прорычал Лукас. Ему было страшно представить, какая судьба ждала эту девочку, если бы он не забрал ее. Множество нежеланных детей погибало на улице. Те, кто выживал, попадали в приходские приюты, где многих из них калечили и отправляли на паперть просить милостыню. Другие в возрасте одиннадцати-двенадцати лет, изъеденные болезнями, вынуждены были заниматься проституцией. И, скорее всего, такая судьба была уготована детям, которые смотрели на него испуганными и голодными глазами.

Ева обвела взглядом комнату. Ее внимание привлекла коробка в углу. Она осторожно направилась к ней и, наклонившись, заглянула в самодельную кроватку.

– Это девочка, которую мы ищем, не так ли? – спросила Ева женщину, подумав, что, возможно, в доме были и другие младенцы.

– Это Элис, – ответила миссис Анвин, кивнув.

Наклонившись над коробкой, Ева извлекла из нее маленькое тельце, завернутое в грязные тряпки. Ева укутала малышку в шаль, которую предусмотрительно захватила с собой, она заметила на тельце несчастной малышки следы укусов насекомых.

– Я хорошо заботилась о ребенке, – заявила миссис Анвин. – Хотя нелегко прокормить сразу столько ртов. Матери приходят и доверяют мне своих отпрысков, оставляя немного денег на их содержание, и обещают вернуться. Но никто не выполняет обещание.

– Но как же вам удается их всех прокормить? – спросила Ева, переживая приступ острой жалости к несчастным ребятишкам. – И почему вы их берете? Разве нельзя устроить их в приют?

Миссис Анвин усмехнулась, пораженная наивностью Евы:

– Дети побираются на улице. Некоторые становятся карманными воришками, кому-то удается раздобыть денег, и они кормят тех, у кого дела совсем плохи. А для приюта дети – лишняя обуза. Дети, которых вы видите, возможно, не едят досыта, но у них есть крыша над головой.

– И что будет с этими детьми, миссис Анвин? – спросила Ева, подозревая, что большинство из них станут преступниками, как еще они смогут прокормиться?

Женщина пожала плечами:

– Думаю, они уйдут, как и все остальные.

Ева обернулась и с мольбой взглянула в бесстрастное лицо Лукаса. Угадав ее мысли, он неохотно порылся в карманах и вытащил несколько монет. Это была небольшая сумма, но гораздо больше, чем миссис Анвин доводилось получать за год.

– Накормите их, – сказал он.

И, не говоря больше ни слова, Лукас взял Еву под локоть и вывел наружу.

При свете дня Ева увидела, что его лицо посерело, и ей показалось, что он дрожит. Он был сильным человеком, но увиденное запало ему в душу, и его плечи тоскливо поникли.

– Пойдемте, – сказал он Еве. – Пора выбираться отсюда. Вы сможете нести ребенка?

Она кивнула, прижав к груди сверток, не меньше, чем он, желая уйти из этого ужасного места. Они торопливо отправились в обратный путь и, лишь оказавшись в экипаже, смогли вздохнуть с облегчением.

Осторожно пристроив сверток с младенцем на одно колено и придерживая его одной рукой, Ева аккуратно отогнула уголок шали. Ее сердце пронзила острая боль, и слезы навернулись на глаза, когда она увидела, что малышка не спит. Она серьезно смотрела на Еву светло-голубыми глазами, обрамленными густыми темными ресницами. Эта хорошенькая девочка, казалось, чувствовала, что все в ее жизни началось очень плохо, но не смела выразить свой протест даже криком.