Здоровые червяки, разумеется, принялись летать поблизости, отряхиваясь, как собаки после дождя, а вот раненый с воды больше так и не поднялся. Почему-то Ростик был уверен, что с ним все кончено.

– Здурово, – согласился Ким, которому Ростик передал все, что видел в приборе. – Может, теперь они оставят нас в покое?

Но как выяснилось на следующий же день, оставлять людей в покое червяки не стали. Скорее наоборот, теперь они держались более настороженно и агрессивно. Пару раз даже попытались спикировать на Коромысло, греющегося на набережной, или на чуть более высокого, чем другие разведчики, бакумура.

После полудня они нашли еще одну баллисту с полусотней ракет и, тщательно подготавливая каждый выстрел, подбили еще двух червяков. И на этом их возможности сопротивляться оказались исчерпаны – бомбочки Гошодов больше не находились, сколько бы ребята ни бродили по чердакам и башням.

За ужином, который на этот раз очень удачно для них приготовил Винторук, они разговорились.

– Ума не приложу, что делать? Может, использовать спаренную установку с гравилета, – предложил Антон.

– Нет, – покачал головой Ростик. – Я об этом тоже, ночей не сплю, думаю. Для того чтобы добраться до их газового мешка, нужно бить сверху. А они слишком большие, чтобы попасть в них с земли.

– Может, стоит взлететь?

– А может, вообще не нужно отбиваться? – спросил Ким. – Ведь никто нас не гонит, посидим тут. Коромысло в норму придет, а?

– Меня вот что удивляет, – признался Ростик, – двары палили с земли. Почему?

– Пастухи, что с них взять? – Антон ухмыльнулся. – К тому же им ничего больше и не остается. Защищать стада нужно, а полетов они не знают, вот и…

– Я думаю, – размеренно проговорил Ростик, – они просто не хотят убивать червяков. Они лишь отгоняют их, жалят, но не калечат. Это разумнее, чем убивать. На убийство червяки реагируют слишком… В общем, мы попробовали и имеем, что имеем.

– Катапульты зеленых явно предназначены для убийства, – сказал Ким. – Как ты это объяснишь?

– Не знаю, – признался Ростик. – Иногда, сам не понимая отчего, знаю, а тут пока еще нет. Но это может быть напрямую связано с отсутствием здесь зеленокожих. Они перестарались и вынуждены были откатиться от моря. Хотя, мне кажется, оно им очень нужно. И этот порт… – Он взглянул на сидящего в конце стола обожженного на солнце Коромысло. – Эта Одесса – более старый город, чем Чужой.

– Философия, – махнул рукой Антон. – Просто у дваров пушки более мощные, и червякам их удар кажется мощнее. Нам бы такие.

Внезапно Коромысло встал, пошатываясь, шагнул к лестнице, ведущей в его комнату, и рухнул, как деревянная кукла, растянувшись во весь рост и ударившись о плиты пола. Пока ребята собрались вокруг, на пыли под ним образовалась ясно видимая лужица. При свете очага, который ребята зажгли для света, невзирая на мошкару, она показалась зловеще темной, почти черной.

Покрикивая друг на друга, они подняли силача и отволокли его в кровать. Ростик быстро обследовал его.

– Плох, – наконец проговорил он. – Не знаю, в чем дело, но кровотечение возобновилось, и даже гораздо обильнее. Если он дотянет до утра, то…

Почти как врач, он развел руками. Он знал этот жест, ненавидел его, как может ненавидеть только тот, кто хорошо понимает, но ничего другого сейчас просто не могло получиться.

– Допрыгался Коромысло. Ведь просили же его не вставать, – с отчетливым раздражением проворчал Антон.

– Так, – решил Ким, – делать нечего, придется вылетать. Не взлетим, потеряем гиревика – век себе не прощу. Уж пусть лучше червяки сожрут меня по дороге.

– Слушайте, ребята, – проговорил Антон. – А что, если один кто-нибудь начнет палить с земли, отвлекать на себя китов. Вы же сами говорите, они на пальбу раздражаются, а тем временем гравилет потихоньку, в темноте…

– В темноте двары били по ним не меньше, чем днем, – отозвался Ростик. – Это значит, червяки в темноте тоже видят и не теряют активности.

– План хорош, только оставить кого-то нужно, – согласился Ким. Он подумал, потом обреченно махнул рукой. – Нет, не получится, мы же все крыши облазили, больше снарядов под баллисты нет, так что все равно придется без твоего диверсанта обойтись.

– У нас есть лодка Фарида. Ей все равно пока не летать, а на ней есть пушки.

– Я снял те, что были в кабинке, и дварам отдал, – проговорил Ростик. – Ты что, забыл?

– Там есть еще один подвижный ствол под днищем, для пилотов, и одна сзади… Ах, да, она же пропала. Ну, все равно, остается пилотская. – Антон помолчал. – Я знаю, как ее снимать.

Ким внимательно, очень внимательно посмотрел на Антона, который для убедительности своих слов широко, во все тридцать два зуба, улыбнулся.

– И ты согласен остаться?

– Конечно, – быстро проговорил Антон. – С пищей тут не очень плохо, в крайнем случае рыбку с причала половлю. Вода есть…

– У него сотрясение, – резко сказал Ростик. – Ему нужно в госпиталь не меньше, чем Коромыслу. Предлагаю оставить меня.

– Нет, – покачал головой Ким. – Ему работать с пушкой придется минут десять, максимум полчаса. Это можно вынести в его состоянии. А если на нас насядут черви, нам придется отбиваться всю дорогу, да еще как отбиваться! Этого он не выдержит. Этого, может, никто из нас не выдержит.

– Но он же останется один! – почти крикнул Ростик.

– Ну и что? – удивился Антон. – Вы же за мной вернетесь?

– Конечно, – очень серьезно ответил Ким.

И никто из них не добавил такого очевидного – если они сами не сложат головы в этом ночном полете наперегонки со смертью. Если в Боловске узнают об Одессе, обо всем, что тут случилось. В противном случае у Антона были все шансы опробовать на своей шкуре судьбу Робинзона или в крайнем случае совершить одинокое возвращение домой пешком, по враждебной, плохо изученной территории, практически не восстановившись после сотрясения мозга.

– Знаешь, – сказал Ростик, – я еще оставлю тебе свой автомат. С ним тебе будет все-таки привычнее.

Пока их машина поднималась, Ростика не оставляло ощущение, что вот-вот раздастся треск обшивки, кто-то, может быть он сам, закричит, гравилет потеряет управление и они начнут камнем валиться во тьму, раскинувшуюся под ними… Это было странно, потому что тьма, казалось, подступала именно снизу, хотя объективно для его глаз разницы между низом и верхом быть не могло. Но почему-то небеса всегда казались чуть светлее, должно быть, причиной тому был некий психологический эффект, оставшийся с Земли.

Пока они взлетали, из небольшой башенки, чуть пониже остальных, чтобы ее было труднее атаковать, в воздух, почти наобум, бил лучемет Антона. Он не мог видеть в этой смоляной черноте не то что червяков, но даже рукоятки своей пушки, и все-таки работал.