По мере роста промышленных отношений политика становится все более массовой деятельностью. Рост образования и масштабное промышленное производство делает политику общедоступной. Еще вчера книга была дорогой вещью, а сегодня газета — распространенное явление. Печатать книги, журналы и газеты все более выгодно — рабочие учатся читать и становятся потребителями литературы, публицистики и журналистики.

Экономические войны уже нельзя вести как раньше, приходится учитывать общественное мнение, которое не всегда на стороне правящего класса. Вернее так: общественное мнение всегда может формироваться правящим классом, однако это происходит не одномоментно и требует определенных технологий.

Подготовка противостояния с конкурентом теперь требует значительных ухищрений. Первая мировая война началась с массированной пропаганды ненависти к противнику. Британскому обществу долгие годы внушали, что главным врагом является германский промышленник. Лозунг кайзера Вильгельма о том, что будущее Германии лежит в мировом океане, интерпретировалось как посягательство на морскую монополию Великобритании.

Германского обывателя точно так накачивали, объясняя неизбежность войны. Слишком мало жизненного пространства, германский народ обделили. Подлые французы и алчные британцы «отжали» себе колонии по всему свету, а немецкий народ — самый трудолюбивый и законопослушный в мире — остался не у дел. А ленивая патриархальная Россия и вовсе не заслуживает тех просторов и богатств, которые ей достались.

Технологии информационной подготовки войн, полномасштабно развернувшиеся в Первую мировую, впервые были опробованы ранее — во время наполеоновских войн. Бонапарт во многом обогнал свое время, в том числе и в вопросах работы с общественным мнением. Подготовка войны с Россией велась Наполеоном долго и системно: Россия — варварская страна, которая не умеет распоряжаться своими богатствами; Россия — вечная угроза Европе, от этих азиатов всегда надо ждать удара в спину.

Россию всегда хотели видеть евразийской Индией — огромной колонией, которую надо освоить. Однако каждый раз колонизатор наступал на те же грабли. Прямое вооруженное столкновение показывало превосходство русского оружия и военного гения над колонизаторами. Начинали войну, думая, что имеют дело с папуасами и индусами, а получали отпор как нигде доселе. Все попытки прямой колонизации России заканчивались войнами и поражениями колонизаторов. Колонизировать Россию классическим методом — с помощью экспедиционного корпуса, а затем отдав на растерзание торговому, промышленному и финансовому капиталу — не получалось. Но это не значит, что попытки не будут продолжены, слишком большой приз на кону.

Второй аспект колонизации заключается в том, что брать политическую ответственность за колонизируемого никто не намерен. Капитал интересуют только добавленная стоимость и отсутствие границ для свободного движения товаров и оборотных средств. Поэтому идеальная победа в мировой войне — когда противник рухнет из-за накопившихся внутренних противоречий, когда на поверхность выйдут разрушительные силы общества.

То, что мировые войны будут проходить по такому сценарию, стало понятно после Первой мировой. До этого по привычке считалось, что война — дело скоротечное: несколько генеральных сражений, капитуляция и получение экономических призов победителем. Несколько лет до начала Первой мировой пресса Франции, Германии, Британии и России убеждала обывателей, что война хоть и неизбежна, но зато скоротечна, нации надо чуть-чуть напрячься — и победа наступит буквально через пару месяцев. Военные также убеждали правящие элиты и промышленный капитал, что победа будет скорой. Самым ярким примером является германский план «Шлиффена» — разработка стратегического плана, предполагающего оккупацию Франции в течение трех недель, а затем стремительную переброску сил на Восточный фронт и сокрушение России.

Однако реальность Первой мировой изменила ход истории и заставила сделать выводы, что традиционные методы колонизации исчерпаны. Новый информационный век требовал новых методов, когда экономической экспансии помогают не только военные, но также и гражданские технологии. Более того, именно в ХХ веке появляются специфические политические и культурные технологии, которые служат методам ведения мировых войн.

В ходе гражданской войны на территории Украины, после смены юрисдикции Крыма и Севастополя, в политическом лексиконе русского языка возникло понятие «гибридная война». Это понятие также стали распространять на войну в Сирии и Ираке. Появились прогнозы, что гибридная война — это новая разработка XXI века. То есть по привычке вместо того, чтобы попытаться разобраться в сути нового явления, его проще назвать новым словом. «Гибридная» означает, что где-то есть какая-то «правильная» война. Такая война, которая подходит под все параметры. Война, которой выдали удостоверение «настоящей войны», она где-то там, а у нас война не настоящая, а «гибридная» какая-то. Вроде война, а вроде и не война.

Злую шутку с нашим еще образованным, но наивным обществом может сыграть образ Великой Отечественной войны. Войны тотальной, которая объединила все классы, все слои общества, власть, народ и правящую партию. Такое искаженное, в чем-то инфантильное представление о мировой войне может дорого обойтись нам. Мы попросту не увидим реальных угроз, думая, что мировая война — это обязательно фронты, ракеты и штыковая атака. Причем один раз наше общество уже проглядело крах государства в 1989–1991 годах. Тогда все ждали врагов на танках и со свастикой на фюзеляжах, а потеряли СССР без единого выстрела. Разве это не гибридная война?

А война в Афганистане, когда советский спецназ на несколько минут захватил дворец Амина, а в газете «Правда» написали, что «в результате поднявшейся волны народного гнева Амин вместе со своими приспешниками предстал перед справедливым народным судом и был казнен», разве не была «гибридной войной»?

Или война была не гибридной в Югославии, когда сначала вооружали хорватов и боснийцев, а бомбить Белград решили только через пару лет?

Каждая новая война непохожа на предыдущие. Потому что человек считает войной лишь те действия, когда начинают падать снаряды и летать пули. Когда картинка из телевизора с убийствами мирных граждан становится реальностью, только тогда до общества доходит — да, это война. Хотя на самом деле война в горячей фазе — это всего лишь продолжение конфликта, но уже новыми способами.

Для того чтобы мировая война стала мировой, нужно, чтобы ее последствия прочувствовала большая часть человечества или как минимум континента, на котором разворачиваются основные столкновения.

Скорее всего, прямых боевых столкновений целых армий, как мы привыкли видеть в кино про Великую Отечественную, не будет. Не будет танковых клиньев «Абрамсов», которые пойдут наперерез легиону «Армат». И псковским десантникам вряд ли предстоит померяться силами в прямом бою со штатовскими морпехами. Причина банальная — обладание Россией ядерным оружием, способным уничтожить любого противника.

Третья мировая — это война экономик без прямого столкновения противников. Вместо фронтов и образа супостатов каждый из участников столкнется с ситуацией, когда хаос вокруг границ начнет расползаться внутрь страны. Третья мировая — не только война экономик, но еще и война управляющих систем. Советский Союз рухнул не только потому, что не выдержала экономика. Вовсе нет, потенциал развития был не исчерпан. Более важным фактором стал управленческий кризис, когда правящие элиты не поняли, какие вызовы стоят перед ними. Поколение фронтовиков, на которых держался послевоенный рост, не смогло вырастить преемников и дать им ту остроту понимания исторических процессов, которую воспитывали в каждом гражданине ВЛКСМ, ДОСААФ, ГТО, пионерия и внеклассное чтение.