Брови Виктора поползли вверх. Сам он обладал хорошим произношением, данным ему от рождения и к тому же отшлифованным образованием – но оно было не лучше, чем у Томаса.

– Я учился в одном классе с сыном своего хозяина, – ответил Питт.

В его памяти всплыли залитая солнечным светом классная комната, учитель в пенсне с тростью в руке и хор учеников, раз за разом повторяющих произносимые им слова. Поначалу у сына егеря это вызывало негодование, но потом он постепенно увлекся и теперь испытывал благодарность к учителю.

– Вам повезло, – произнес Наррэуэй с натянутой улыбкой. – Однако если вы хотите принести здесь какую-то пользу, придется разучиться говорить подобным образом, и как можно быстрее. Внешне вы похожи на уличного торговца или бродягу, а говорите как выпускник Атенеума[5].

– Когда захочу, я смогу говорить, как уличный торговец, – возразил суперинтендант. – И конечно, не как местный, поскольку это было бы глупостью. Они знают всех своих.

Выражение лица Виктора впервые смягчилось, и на мгновение в его глазах вспыхнули искорки одобрения. Хотя это был всего лишь первый шаг для сближения с новым сотрудником, не более того. Он кивнул в знак согласия.

– Большинство лондонцев понятия не имеют, насколько все серьезно, – произнес глава Особой службы с мрачным видом. – Они думают, что это всего лишь волнения. А в действительности это нечто большее. – Он внимательно посмотрел на Питта. – Речь идет не о безумцах-фанатиках с динамитными шашками, хотя нам приходится иметь дело и с таковыми. – На его лице промелькнула усмешка. – Месяц или два назад один тип попытался смыть шашку динамита в унитаз. Она застряла в канализационной трубе и заблокировала ее. Домовладелица вызвала водопроводчика, тот извлек шашку и, не имея представления, что это такое, решил использовать ее для заделки трещин в своем доме. Он положил ее на чердак, чтобы просушить, и она разнесла ему полдома.

На первый взгляд этот случай выглядел забавным. Он мог бы вызвать смех, если б не был связан с трагедией.

– Кого же мы тогда ищем, если не нигилистов, стремящихся осуществить свои амбиции? – спросил Питт.

Улыбнувшись, Наррэуэй откинулся на спинку стула и закинул ногу на ногу.

– Перед нами всегда стояла и будет стоять ирландская проблема, и я не представляю, как бы она могла рассосаться сама собой. Но не она является нашей главной заботой в данный момент. В Лондоне есть еще фении. В прошлом году мы арестовали многих из них, и сейчас их соратники ведут себя сравнительно тихо. Зреют антикатолические настроения.

– Они представляют опасность?

Тень сомнения на лице Томаса не ускользнула от внимания Виктора.

– Не сами по себе, – ответил он довольно резким тоном. – Вам придется многому научиться. Начните с того, что научитесь слушать, не привлекая к себе внимания. Найдите себе какую-нибудь работу, чтобы окружающим было понятно, чем вы зарабатываете на жизнь. Ходите по улицам, смотрите в оба и держите рот на замке. Прислушивайтесь к разговорам, отмечайте, о чем люди говорят и о чем не говорят. Воздух пропитан злобой, чего здесь не было десять или, может быть, пятнадцать лет назад. Помните кровавое воскресенье восемьдесят восьмого года и убийства в Уайтчепеле той осенью? С тех пор прошло четыре года, и за это время положение только усугубилось.

Разумеется, Питт помнил лето и осень 1888 года. Об этом помнили все, но полицейский не представлял, что ситуация все еще настолько взрывоопасна. Ему казалось, что время от времени происходят отдельные вспышки насилия, которые быстро гаснут. Он даже подумал, не слишком ли Наррэуэй драматизирует события – возможно, для того, чтобы придать себе больший вес? Среди различных подразделений правоохранительных органов существовало жесткое соперничество. Каждое из них стремилось расширить сферу своего влияния за счет других.

Новый начальник как будто прочитал его мысли.

– Не делайте скоропалительных выводов, Питт. Обязательно проявляйте здоровый скептицизм, но делайте то, что вам велят. Не знаю, правду ли говорил о вас Дональдсон, когда давал свидетельские показания, но вы будете подчиняться мне, пока служите в Особой службе, иначе я вышвырну вас вон и сделаю так, что вам, вместе с вашей семьей, придется до конца жизни прозябать в Спиталфилдсе или в каком-нибудь другом подобном месте. Я достаточно ясно излагаю?

– Да, сэр, – ответил Томас, все глубже осознавая, на какую опасную тропу он ступил. У него не было друзей и было слишком много врагов. Ни в коем случае нельзя было давать Наррэуэю ни малейшего повода вышвырнуть его вон.

– Хорошо. – Виктор сел прямо. – Тогда слушайте меня и запоминайте все, что я говорю. Что бы вы ни думали, я прав, и вы должны действовать в соответствии с моими указаниями, если хотите выжить и тем более если хотите принести мне реальную пользу.

– Да, сэр.

– И не повторяйте, словно попугай. Если б мне была нужна говорящая птица, я пошел бы и купил ее. – Лицо мужчины приняло жесткое выражение. – Ист-Энд пронизан ужасающей бедностью, какую жители других районов города даже не могут себе представить. Люди умирают от голода и болезней, вызванных голодом… мужчины, женщины, дети. – Из-за плохо сдерживаемого гнева его голос сделался хриплым. – Большинство детей умирает в младенческом возрасте, и это обесценивает жизнь. Здесь совсем другие приоритеты. Поставьте человека в ситуацию, когда ему почти нечего терять, и вы получите проблему. Поставьте в эту ситуацию сотню тысяч человек, и вы получите здоровенную бочку с порохом, взрыв которой способен вызвать революцию.

Виктор пристально смотрел Питту в глаза и добавил:

– Именно в такой ситуации католики, анархисты, нигилисты и евреи представляют опасность. Один из них может сыграть роль искры и непроизвольно воспламенить всех остальных. Требуется лишь начало.

– Евреи? – с удивлением переспросил Томас. – А что за проблема с евреями?

– Совсем не та, какую мы ожидали, – признался Наррэуэй. – К нам из Европы приехало множество евреев-либералов. Они появились после революций сорок восьмого года, которые были подавлены тем или иным образом. Мы ожидали, что они будут изливать свою ярость здесь, но пока этого не произошло. – Он слегка пожал плечами. – Однако это вполне может случиться в будущем. А здесь широко распространены антисемитские настроения – главным образом из-за невежества и страха. Когда жизнь становится тяжелой, люди начинают искать виноватых, и первой их целью становятся те, кто отличается от них.

– Понимаю.

– Видимо, не понимаете, – покачал головой Виктор. – Но поймете, если будете внимательны. Я нашел вам жилье на Хенигл-стрит, у некоего Исаака Каранского, польского еврея, пользующегося уважением в этом районе. Там сравнительно безопасно и есть возможность наблюдать, слушать и черпать информацию.

Эти инструкции носили слишком общий характер, и Питт плохо представлял, что от него требуется. Он привык расследовать конкретные, уже совершенные преступления: выяснять, каким образом – и, если возможно, почему – они были совершены, и устанавливать виновных. Сбор информации о каких-то неопределенных действиях, которые могли быть (а могли и не быть) совершены в будущем, – совсем другое дело. С чего начать? Изучать было нечего, опрашивать некого, и, что хуже всего, Томас не имел никаких полномочий.