Я долго стояла перед шкафом. Думала. Перебирала платья. Те, новые. Но так и не решилась ничего надеть. Уж лучше пока своё. Как-то не готова я была к кардинальным изменениям. Лучше не привыкать к хорошему, если это хорошее может в любой момент исчезнуть.

От одного не удержалась — соломенной шляпки. Она… очень понравилась мне и необычайно шла.

А так… привычная юбка почти в пол. Глухая блузка с длинными рукавами. Шаль на плечи. Удобные растоптанные туфли. И вперёд — к солнцу и воздуху.

А воздух здесь необычайно хорош. Напоен свежестью и душистыми травами. И улочки пустынны. А там, чуть в отдалении, колышутся высокие дубы. Туда я и направилась.

— А вот и вы! — радостно выскочил на меня забавный старикашка. Я замерла, пытаясь справиться с дыханием. Он напугал меня. Привычно похолодели губы и руки. — Со вчерашнего дня мечтаю с вами познакомиться! Да что там — с первого вашего появления, милая барышня.

Дед выглядел забавно. Тонкие ножки, обтянутые пергаментно-загорелой кожей. Шорты почти до колен. Футболка и сверху жилет с миллионом карманов. Почему-то бинокль и фотоаппарат на шее. И весь он такой морщинистый, седой, но бодрый. Кепка-бейсболка на голове. Наверное, лысину прикрывает, но сразу не угадать.

— Позвольте вашу ручку, милое дитя, — тянется он корявыми пальцами, похожими на сухие сучья давно погибшего дерева, к моей ладони. Я невольно прячу руку за спину. Не привыкла. Не люблю. Избегаю.

— Ха! Ещё одна недотрога! — лыбится он, показывая белоснежные, явно ненастоящие зубы. — Ну, я не гордый! Понимаю! Герман Иосифович, — представляется, смешно стукнув ножкой в белом носочке и белом же кроссовке, и кивает. Ещё бы руку на сердце приложил. — А вы, я так понимаю, Иванна? Дочь Кудрявцева?

— Ива, — поправляю машинально. — А кто ещё здесь недотрога? — спрашиваю, не подумав, что это может выглядеть неприлично. Но Германа Иосифовича это не смущает.

— Да сосед ваш, Андрюша Любимов. Тоже… не прикоснись. Весьма желчный и замкнутый молодой человек. Вдовец. Двое детей. Свой бизнес.

Он вываливает на меня сведения, как заправская сплетница. Рот у него не затыкается, и я машинально пячусь. Попадись такому на зуб — живого места не оставит…

Андрей?… Недотрога?.. Надо же. Теперь понятно, почему он рычал, когда я на него налетела в тот день, когда попала сюда впервые.

Ива

Дед фонтанировал недолго. У него словно вывалилось барахло из шкафа и всё — дверца захлопнулась. Он вызвался меня сопровождать к облюбованным дубам. Я хотела отказаться, но не посмела. Побоялась обидеть старого человека. К тому же, он казался мне безобидным, как гном из сказки, что пришёл в этот мир по какой-то своей прихоти. Не хотелось бы его злить, а то вдруг обидится и сделает меня крохотной, как Нильса?

Когда мы добрались до дубовой рощи, старик явно выдохся. Здесь торчала одинокая лавочка, где мы пристроились.

— Эх, не танцевать мне на балах, не соблазнять молоденьких девушек, — грустно пошутил Герман Иосифович, и у меня снова кольнуло в груди.

Одинокий прилипчивый старикашка. Несчастный, наверное. И все его гонят, я так думаю. А ему и поговорить не с кем, пообщаться.

Почему-то вспоминается Ираида Исааковна с неизменными кошками. Такая же… неприкаянная. Запакованная в своём мире, куда ни окружающим хода нет, и ей не выбраться в силу замкнутого характера. Но ведь когда-то и она была молодой и, наверное, красивой. В ней до сих пор угадывается гордая осанка и некая интеллигентность. Что я знала о ней? Ничего. Даже то, что она с бабушкой моей дружила стало для меня новостью…

— Вы знаете, Иванна Сергеевна, я когда-то в органах служил, да. Уважаемый человек был. А сейчас играю роль местного шута. Смеются надо мной, — вдруг жалуется мне дед. — А я продолжаю всем надоедать. Жить как-то надо? Шевелиться, мозг заставлять работать. Да. Всё у меня было: семья, жена любимая, дети. А потом… всё куда-то исчезло. Даночка умерла, у сына и дочери — своих забот хватает. Внуки уже взрослые. Я прадед — страшно сказать — шестикратный. И живётся мне здесь неплохо. Хорошо даже. Счастливый я человек, Иванна Сергеевна. Грех жаловаться. А поговорить, бывает, и не с кем.

Мне нечего ему сказать. Любое слово — жалость. А жалости он не хочет. Собеседника, возможно. Любви хоть немножко. То, в чём я не сильна. Ни в разговорах, ни в любви. Жила под куполом, оберегаемая единственным родным человеком, которая учила меня держаться подальше от людей. И вот сейчас, когда её уже нет, мир людей приблизился ко мне опасно близко.

— Знаете? — говорю неожиданно для себя. — А вы заглядывайте ко мне в гости. Чаю попьём. Боюсь, я не очень хороший собеседник, но чай я умею заваривать отлично. С травами.

Он крутит шеей, вздыхает. А затем улыбается, прищурив глаз.

— Ой, рискуете вы, милая барышня! Могу ведь и надоесть. А вы такая деликатная, не прогоните, будете мучаться. Но я, как и большинство мужчин, эгоистичен, поэтому с радостью ваше предложение принимаю. Постараюсь не злоупотреблять вашей добротой. Чистая вы очень, неиспорченная. Трудно вам будет в жизни. Это я вам как эксперт говорю. Но я бы хотел за вами приглядывать. Как за внучкой своей. Позволите?

Я улыбнулась ему в ответ. На душе как-то легко стало. Можно подумать, если я запрещу, он не станет этого делать. Такой он меня и запечатлел. Щёлкнул своим фотоаппаратом. Вскочил, засуетился. Кадр ловил. А я смущалась. Не привыкла. Но почему-то не хотелось возмутиться. Пусть. Ему нравится. Его это вдохновляет. А от меня не убудет.

Возня с фотографированием помогла спрятать глубоко внутри слёзы, что подступали к горлу и рвались наружу. Я никогда не отличалась особой чувствительностью, а вот поди ж ты… Расчувствовалась.

Я не должна этого делать — пускать людей в свою жизнь. Не должна тревожить сердце, что и так перегружено впечатлениями. Но как избежать этого широкого потока, что льётся мне на голову просто из воздуха? Это надо просто пережить и успокоиться.

— Я бы посоветовал вам быть осторожнее, — сказал мне Герман Иосифович на обратном пути. — Что-то нехорошее вьётся вокруг этого дома. У меня интуиция. Да. Чутьё. Это, знаете ли, милое дитя, не вытравить даже старостью, — смеялся старик, как дряхлый ворон — клекотал горлом. — А уж если захотите, я вам много чего могу рассказать. И об отце вашем, Сергее, и о соседях. Да и вообще — много о чём, — он снова закаркал, замедляя шаг.

— Спасибо, — просто сказала я и протянула руку. Он ухватился за неё с радостью. Сжал узловатыми пальцами. Мне показалось, он бы и губами приложился, но сдержался.

— Так я загляну? На чай-то? — проверяет, не передумала ли.

— Приходите. Буду рада вас видеть, — ответила искренне. Я так чувствовала сейчас. И мне не было страшно, что он меня заболтает. К тому же… вероятно, я смогу через старика кое-что узнать. Внезапно посетила меня вот такая мысль. И пока я шла домой, всё перекидывала её со стороны в сторону, как карты. Стоит или не стоит?