И вот случилась беда: однажды днем, в начале июня, она застряла между зеркалами.

Ее голова и правая рука высунулись из зеркала в каком-то зале, а все остальное отказалось за ними следовать. Девушка попыталась вернуться назад, туда, где ее правая нога все еще стояла на цыпочках, но левая нога и левая рука уже барахтались в непонятном новом пространстве. Офелия не сразу поняла, что ее конечности угодили в разные зеркала. И тщетно она рвалась вперед – ей не удавалось продвинуться ни на один сантиметр.

Застыв в нелепой позе, девушка стала звать на помощь, и ей показалось, что прошла целая вечность, пока кто-то наконец не подошел и не потянул ее за руку. Она изо всех сил старалась содействовать неведомому спасителю, пересиливая боль и чувствуя, как ее вырывают из разных миров. Миг спустя Офелия вывалилась на паркет.

В полуобмороке девушка едва видела вокруг себя смутные силуэты, издававшие крики ужаса и разъяренный лай. Она стала шарить по полу в поисках очков; какая-то добрая душа протянула их ей и помогла встать на ноги. Но неуверенное «благодарю вас» замерло на ее губах, когда она узнала в своем благодетеле Торна.

– Что вы здесь делаете?

Это был первый вопрос, который пришел ей в голову. Торн, высившийся над ней, сурово нахмурился, отчего его мрачное лицо не стало приветливей. Он держал под мышкой пачку бумаг, и они вполне ясно означали, что он занят работой.

– Уж скорее я должен вас спросить, что ваша рука делала в зеркале, – буркнул он. – Наши дамы привыкли к самым экстравагантным выходкам, но от такого их чуть удар не хватил.

Только тут Офелия заметила, что приземлилась в самом центре собачьей выставки. Толпа старых аристократок с лорнетами и упитанные собаки, разукрашенные бантами, возмущенно взирали на незваную гостью.

– Простите меня, сударыни, я нечаянно застряла в зеркале, – пробормотала она, откинув с лица длинные пряди, выбившиеся из ее пучка. – Со мной давно ничего подобного не случалось.

В подростковом возрасте Офелия застряла между двумя зеркалами. В результате у нее полностью нарушилась координация – она забыла, где у нее левая рука, где правая. Она даже не помнила, что побудило ее проделать этот зеркальный путь среди ночи, но зато у нее остались в памяти долгие сеансы реабилитации. Ее неуклюжесть была следствием именно того прискорбного случая, и сейчас она очень надеялась, что вторая оплошность не сделает ее совсем уж ни на что не годной.

Торн с размеренной точностью автомата повернулся к старым аристократкам.

– Прошу прощения, – заявил он тоном, в котором не было и намека на просьбу. – Благоволите заполнить бланки, я вернусь за ними через пять минут.

С этими словами жених бесцеремонно взял Офелию за плечо и повел в пустую переднюю, где между иллюзорными лианами порхали иллюзорные экзотические птицы.

– Итак, – произнес Торн своим бесстрастным бухгалтерским тоном, – когда мадемуазель вице-рассказчица осчастливит своим присутствием все праздники на Полюсе, не согласится ли она наконец уделить мне немного своего драгоценного времени?

Офелии показалось, что в его волосах, как всегда, тщательно зачесанных назад, поблескивают нити седины. И даже стальной взгляд стал каким-то тусклым. Может, это было следствием продуктового кризиса?

– Что ж, раз вы мне помогли выбраться из зеркала, я полагаю, что смогу уделить вам минутку.

– Не здесь и не сейчас, – возразил Торн, метнув подозрительный взгляд на дверь. – Приходите завтра в интендантство. В любое время, я отменю все встречи.

– Хорошо, я поговорю с Беренильдой, – вздохнула Офелия. – Мы постараемся…

– Мне не нужна ни моя тетка, ни ваша, – отрезал Торн. – Вы придете одна. Так продолжаться больше не может; я требую, чтобы вы со мной помирились.

Офелии очень не понравился этот категорический тон. И если бы у Торна не было такого измученного лица, она наверняка отказала бы ему.

– А чем вы занимались там, на выставке? – полюбопытствовала она, взяв у него из рук бланки.

– Я организовал перепись всех домашних животных на Полюсе.

Офелия чуть не рассмеялась, представив себе, как Торн пересчитывает пуделей, но когда она поняла цель этой переписи, то с ужасом взглянула на него.

– Но вы же не думаете всерьез, что…

– Я рассматриваю все возможности избежать голода, – заявил он, взглянув на свои часы. – Будь моя воля, я бы в первую очередь выбрал самых жирных министров, но людоедство, к сожалению, запрещено даже на Полюсе.

Офелия выглянула в полуоткрытую дверь передней и увидела старых аристократок, которые то и дело отрывались от заполнения бланков, чтобы причесать и приголубить своих огромных собак.

– А эти дамы знают, чего вы от них ждете?

– Не знают, но узнают, когда мы с вами договоримся. Итак, пять минут истекли, я могу услышать ваш ответ? Вы придете ко мне? Да или нет?

Офелия взглянула на него со смесью отвращения и жалости.

– Не хотела бы я оказаться в вашем положении…

Торн так умело скрывал свои эмоции, что Офелия сперва приняла его скованную позу за ожидание; но, увидев, что он пристально, затаив дыхание, смотрит на нее, поняла: на самом деле он просто потрясен.

– Согласен, мое положение и в самом деле незавидно, – изрек он после долгого молчания. – Даже более чем незавидно. – (Он ощупал высокий ворот своего кителя, словно проверяя, все ли пуговицы на месте, хотя мундир был в полном порядке, затем пригладил волосы, и без того аккуратно причесанные, завел часы, которые и так показывали точное время, и откашлялся.) – Итак, из нашей беседы я заключаю, что ваш ответ – нет. Вы позволите?

И он протянул руку, чтобы забрать у девушки свои бланки, таким профессиональным механическим движением, что Офелия, как ни странно, почувствовала себя виноватой. И невольно признала правоту Беренильды: она пряталась от жениха не столько из-за злости на него, сколько из-за трусости.

Протянув Торну бланки, она посмотрела ему прямо в глаза.

– Вы правы, мы не можем избегать друг друга до конца жизни. Нам нужно вместе найти какой-то разумный компромисс. Завтра я приду в интендантство перед началом своего выступления. И приду одна.

Нужно было быть очень зорким наблюдателем, чтобы заметить почти неуловимое облегчение на мрачном лице Торна.

– Итак, до завтра, – сказал он.

Подобно ветру, свистящему в вышине, Офелия облетала прежний мир. Это была нетронутая земля – такой она, вероятно, выглядела в древности, перед тем как необъяснимо раскололась на части. С небесной высоты девушка озирала ее города и селения, ее леса и моря там, далеко внизу, куда ей не было доступа. Насколько она помнила, ей часто снился этот сон. Но на сей раз он окончился совсем неожиданно: облака превратились в ковры, и едва Офелия ступила на них, как прежний мир бесследно растаял вместе со своими морями, городами и равнинами. Теперь она очутилась в комнате. Но не просто в комнате – это была ее детская на Аниме. Офелия стояла перед настенным зеркалом, глядя на свое помолодевшее отражение: домашний халатик, вьющиеся, еще рыжеватые волосы, обрамляющие лицо. Что она тут делает посреди ночи? Ее что-то разбудило, но что именно? Только не сестра Агата – та крепко спала на верхней кровати, – и не мебель, которая иногда потихоньку бродила туда-сюда по комнате. Нет, тут было другое. Тут было зеркало.