– Ладно, – Коля сделал шаг назад. – Ты тут не кисни.

Гигант поспешил убраться, а Лизочка тем временем не знала, как ей дальше быть.

– Знаешь, я, наверное, тоже пойду…

– Хорошо, – очень даже легко согласилась Дарья. – Только, можно тебя попросить, – она наперед знала, что просьба не будет выполнена, и все же… – никому, пожалуйста, не рассказывай о своем визите ко мне.

– Да, ну что ты, – у Лизочки это получилось как-то уж очень несерьезно, затем она почему-то смутилась и куда более тихо заверила, что никто ни о чем не узнает.

Сокурсница ушла, а Дарья, развернув очередной подарок, снова обнаружила в нем десять самых крупных российских банковских билетов.

Не успела она разобраться с подарком, как кто-то надавил на кнопку звонка.

– Что ж это за день такой! – она с раздражением бросила на стол описание к подаренной печке и пошла открывать.

Крепкий мужчина в белой футболке и джинсах стоял с бумажкой в руке.

– Вы Дарья Данилова?

– Я, – подтвердила девушка.

– Вам просили передать, что Григорий Варалов лежит во второй горбольнице. Если у вас есть время, можно к нему прямо сейчас и прокатиться.

Даша опустила голову и покраснела.

Хорошо, что этот человек ничего не знает. Ей бы надо было обзвонить все больницы. «Дура, променяла свою жизнь на блуд».

– Поеду, спасибо, что сказали.

Она быстренько привела себя в порядок и вылетела на улицу. Ей предстояло прокатиться на потрепанном «Форде».

* * *

Дарья стремительно ворвалась в клинику, накидывая на плечи белоснежный халат, любезно предоставленный ей водителем.

Медсестра хотела было что-то возразить, но когда узнала, что гостья направляется к больному из элитной палаты, резко сбросила борзоту и спокойно провела Дарью по хитросплетениям коридоров.

Гриша после жесткого лоббирования папы расположился в палате люкс. Он пребывал там наедине с телевизором в тот самый момент, когда Дарья вошла к нему. Повязки на голове у него уже не было.

– Я не знала, где ты, – девушка бросилась к Григорию, когда они остались тет-а-тет.

– Ничего страшного, рана оказалась неглубокой. Я решил донырнуть до дна и задел головой какой-то камень.

– Ты бледен, – она чуть улыбнулась, – и абсолютно лыс.

– Волосы сбрили перед починкой. Главное, что жив, и все благодаря тебе. Ты знаешь, я тут думал, – он посмотрел на нее, словно хотел заглянуть в душу, – выходи за меня. Ты та самая, которую я искал.

Дарья несколько опешила.

– Ты ведь меня совсем не знаешь! А я не знаю тебя.

– Ты не права, – он чуть приподнялся на подушках, – ты ведь спасла меня от смерти. С того света вытащила.

Даша вздохнула и взяла его за руку.

– Не торопись, пожалуйста. Я прошу тебя. К тому же люди не женятся только потому, что один спас другого.

Гриша не унимался.

– Скажи мне сейчас, ты выйдешь за меня?

Она не знала, как ей поступить. Этот Хорин сотрет Гришу в порошок вместе с его папой. А если нет, то все равно будут проблемы. Ей нужно время, чтобы порвать все отношения с этим старым рисовальщиком голых тел. – Можно, я отвечу тебе через неделю? – она посмотрела на него умоляюще. – Девушке нельзя так сразу принимать решения.

– Почему? Ты думаешь, что у меня что-то серьезное с головой? Но мне обещают полное восстановление.

Она закрыла ему рот ладошкой.

– Помолчите, больной, вам вредно волноваться.

Он убрал ее руку.

– Но вы должны дать мне лекарство, доктор, поцелуйте меня.

Дарья склонилась над ним. Их губы встретились, и началась игра. Покусывания, посасывания, ловкое движение языками.

Она оторвалась от него, шумно втягивая воздух.

– Да, ты почти здоров. Покажи-ка, где рассадил?

Он несколько смутился.

– А может, не надо? Я стесняюсь.

– Перестань. Как будущий врач будущему врачу.

– Нет, только как будущий муж будущей жене.

Насколько же настырен этот парень.

– Так нечестно, я все-таки тебя вытащила.

– Это удар ниже пояса, – Григорий покорно наклонил голову.

Ранка действительно была не очень большой. Было отчетливо видно, как острый край камня оставил отметину в районе темечка, ближе к правой стороне.

– Видишь, я бы выплыл, если бы не потерял сознание.

– Больше ты нырять не будешь.

– Хорошо, я согласен всю оставшуюся жизнь провести в твоих объятиях.

Они снова принялись целоваться.

* * *

К большому сожалению господина Никитина, он не мог изменить порядок вещей. Он знал о существовании правил игры, которым был обязан подчиняться. Вся банда, за исключением главаря, была уничтожена его людьми, за работу от освобожденного предпринимателя его организации было перечислено пятьдесят тысяч, а также поднята планка ежемесячных сборов. Но в то же время ему пришлось отдать сто тысяч за то, что у его людей отсутствуют мозги. Он, конечно, все компенсирует, но это же не дело – выискивать все эти компенсации. Нет, надо ужесточить дисциплину, иначе эти молокососы посходят с ума.

Он очень четко понимал, что никогда не залезет выше того уровня, на котором уже находится. Впрочем… Надо было быть порасторопнее в начале восьмидесятых. Все начиналось именно тогда. Вот когда хапали. Все боялись. Только дыхнешь на какого-нибудь цеховика или фарцовщика – он тут же несет тебе отступные. Теперь все поделено окончательно, и единственный способ хапнуть больше – убрать того, кто стоит над тобой. После того как он походил по дому и насмотрелся на трупы, у него проснулся вкус к крови. Опасная тяга. Можно расстаться с собственной жизнью.

Он отдал деньги Хорину и, сидя у него в лимузине, мечтал о том, чтобы все было наоборот. Чтобы Хорин платил ему, а не он Хорину. Единственно возможный вариант – пойти против правил. Он сам уничтожил тех, кто нарушил неписаный закон, и очень может быть, что с ним будет то же самое. Евгений Викторович четко осознал, что растравливает самого себя на очень неблаговидное дело. С другой стороны – кто смел, тот и поимел.

* * *

Серега напару с Саней пили по-черному уже третьи сутки, сидя в одном из четырехсот гаражей, понатыканных в районе конечной одиннадцатого трамвая. Место глухое, безлюдное, а вот сотовый очень даже хорошо берет, потому что местечко на горе и находится в зоне прямой видимости станции.

Пили не просто так, а со смыслом – с каждой бутылкой ненависть к шефу возрастала, и в тот момент, когда Никитин звонил им, ни Серега, ни Санек не желали вообще кого-либо слышать.