Связавшись с ним в ноябре, Вера сбежала с первой майской грозой, и небесный грохот поглотил хлопок двери. Вера ступала по опадающим на затоптанную лужайку лепесткам и отирала капли, сыплющиеся то ли с неба, то ли с потягивающихся после зимней спячки веток. Она отводила мокрую прядь и улыбалась, как улыбаются девушки в кинофильмах минувших романтических времен. Покинутый сквернословил ей в спину.

Извлекать барыш из своих достоинств Вера, как и мать, так и не научилась, копить не умела. Сделавшись высокооплачиваемым сотрудником, она быстро привыкла жить на широкую ногу, ни в чем себе не отказывая, и даже с избытком. Заказав такси, любила задержаться, чтобы испытать удовольствие от оплаты одного-двух часов ожидания. Вызывала маникюршу по ночам, потому что днем работа, на выходные летала на пляж первым классом. Штучные платья, галерейные открытия в разных концах света, недолгое, к счастью, увлечение белым порошком из группы сложных эфиров, одним словом, Вера злоупотребляла.

Она никогда не принимала финансовой помощи, напротив, снабжала деньгами всех, кто нуждался. Ссужала не справляющихся с ипотекой коллег, жертвовала на беспризорников, волонтерствовала в больнице для неизлечимых.

Мыкаясь довольно беззаботно, она однажды повстречала банкира, и тот поведал ей пышную и вместе с тем расплывчатую историю о собственном фонде с фантастическими перспективами, который претерпевает не лучшие времена. У нее как раз накопилась цифра для авансового взноса за собственную жилплощадь, но россказни банкира отвлекли.

– Квартира хорошая. Район, соседи.

Представительница собственника, на азиатской манер мягкая и скругленная, перекатывалась по паркету, нахваливая объект.

Единственным украшением стен был ковер с девушкой, пробирающейся сквозь густой бор с корзинкой в руках.

– Ты здесь все прекрасно устроишь, – проворковал банкир, – с твоим-то вкусом.

Он предложил оплатить весь срок вперед и выторговал скидку. Скругленная согласилась, настояв на оплате жильцами воды, телефона и, разумеется, электричества по счетчику.

Вере было хорошо оттого, что он взял на себя переговоры. Она сжимала его руку, но скоро вынуждена была отпустить – требовалась подпись.

Пересчитав стопроцентный аванс, агент недвижимости позволила себе высказывание.

– Очень рада, что нашла приличных клиентов. Сплошь нерусские ходят, таджики непонятные, кавказцы таборами. Дышать нечем. А самое ужасное, когда видишь русскую девушку с таким. Это ж как надо себя не уважать. Желаю вам счастливо здесь жить и ребеночка.

Она оказалась из той породы, кто до поры помалкивает, а когда настает время прощаться, начинает тараторить. Между фразами она дружелюбно скалилась, обнажая темные десны, и банкир подумал, что другие ее интимные участки так же темны.

Она схватила Веру за руку, бесцеремонно вывернула ладонь и вгляделась.

– Мальчик. Одаренный очень.

Вера рыпнулась, но спонтанная гадалка держала крепко.

– Вы не думайте, я умею. У меня все рожают. А у одной стал живот надуваться, но нет у нее ребенка в руке и все. Смеялась надо мной, а через две недели того, выкидыш.

– Нам еще вещи перевозить… – прервал банкир, которому болтовня про материнство и детство показалась неуместной. И он покатил риелторшу к выходу.

– Хозяйка просила ничего не выкидывать. Табуретка, люстра, ковер… – протиснула та напоследок.

Вера стояла у окна, когда банкир, выпроводив наконец сивиллу, подошел к ней.

Обнял. Приник.

Спросила, когда рейс.

Ответил.

Она отстранилась, пора.

Между ними дрыжками пролетела неизвестно откуда взявшаяся моль.

Предприняв несколько хватательных движений, он размазал насекомое в графит. Не зная, обо что отереться, сунул руку в карман. Предпринял попытку поцелуя.

– Не надо.

– Не обижайся.

– Я не обижаюсь.

За стеклами творилась безжалостная в своей прелести, уверенная в собственной бесконечности, тридцать девять раз умершая и возродившаяся весна.

Вчерашние метелки деревьев окутались зелеными клубами. Зацвели совершенно разнузданно, чуя, что гулянка продлится недолго, пока свежий ветер не сметет лепестки и не раздует почки в пышные кущи. И они поглотят дома и людей, вспенятся так, что весь мир замаскируют от богова гнева и милости, а он, старый, про свою вотчину позабывший, потом вдруг чихнет, и листва ссохнется, осыплется, открывая города, дороги и все остальное.

Все теплокровные беззаботно ликовали, и только мамаши усилили надзор за чадами, чтобы не достались педофилам. Весенние же педофилы, преследуемые и гонимые, трусливо рыскали по виртуальным пространствам и, потеряв сон, тоскливо разглядывали желтый стикер луны, лепящийся к недолгой, кажущейся бесконечной ночи.

Вера смотрела в окно, а сама была не здесь, не в арендованной на одиннадцать месяцев, чтобы не декларировать договор, однокомнатной. Не с бывшим уже, который мурыжил шесть лет, тянул с ребенком, потому что больная мать, а когда та умерла, выяснилось, что другая, помоложе, подсуетилась, и теперь он вынужден Веру оставить, проявляет благородство – не желает обманывать, и вообще Вера слишком для него хороша.

С молодухой же он теперь уезжает в Лондон, где есть завязки. А здесь повестка пришла, вызывают свидетелем. Сегодня свидетель, а завтра известно как бывает. Да и рожать там лучше.

А ей отступные – аренда малюсенькой, чтобы уютнее, квартирки на год вперед. Точнее, на одиннадцать месяцев.

Вера хотела броситься, обхватить ноги, как в детстве обхватывала ноги отца, и отец ходил, перенося ее, вцепившуюся обезьянку. Ей даже показалось, что обхватила, но, когда дверь за банкиром закрылась, она по-прежнему стояла перед окном, за которым был волдырящийся куполами, рассыпающийся рафинадом многоэтажек, пыряющий заточкой телебашни город.

* * *

Вера перевезла весь свой быт. Пластиковые короба, перемотанные картонки, скорлупу чемоданной пары, брезент и кожу дорожных сумок. Развесила ткани, расставила фарфор, в уголке притулила иконку со стойкой девочкой-подростком – своей святой покровительницей. Иконки Вера немного стеснялась, оправдываясь для самой себя и прочих детской привычкой, а вовсе не тягой к дремучим культам.

Свободного времени хватало, уже почти два года журнал, в котором она была занята, закрылся, и банкир отговорил искать новую занятость. Тогда она настроилась серьезно: квартира, духовка, общий досуг, его громадные тапки и ее миниатюрные. Доверительные отношения, основанные на любви и уважении. Книжку прочла, как жить с одним мужчиной и не захиреть.

Когда избранник в одностороннем порядке вышел из их затянувшейся предбрачной партии, Вера попыталась вернуться к работе. Тут и стало очевидно, что индустрия печатных фотосессий, интервью и гороскопов переживает куда более сильный кризис, чем она полагала. Издания закрывались, а за редкие вакантные места велась беспощадная битва между претендентками моложе ее и ловчее.