– Значит, ты ничего не говорила ему, поскольку считала, что ему это безразлично и он не захочет выполнять свои отцовские обязанности? Теперь все ясно.

– Да, я ничего не говорила ему из-за этого. А теперь... – Триста вздохнула. – Все может плохо обернуться. Вдруг он проявит интерес и захочет стать частью моей жизни? Если все узнают, что он отец, то мой сын станет считаться незаконнорожденным. Нет. Нынешнее положение дел много лучше. Его нельзя назвать совершенным, оно несправедливо, но это лучшее, на что я могу надеяться. Я придумала капитана Фэрхевена для того, чтобы мой сын мог считаться законным.

– Хотя это ложь.

– Роман был занят своей супругой и пробовал завести с ней сыновей и наследников, и к нам он не проявлял никакого внимания.

– Мама! Тетя Люси! Посмотри, как он плывет! – крикнул Эндрю, хлопая в ладоши и прыгая по берегу, когда ветер надул паруса одного из кораблей и понес его по воде.

– Не бегай по грязи, – сказала ему Люси. – Он летит как птица!

– А ты отважный моряк! – подбодрила Эндрю Триста.

– Как и его отец, – тихо произнесла Люси. Триста вздрогнула. – Вот почему он так любит воду. Он считает, что его папа был капитаном. Это как бы часть его самого.

– Это лучше, чем если бы он думал, что его отец негодяй, который бросил его мать и совершенно не думает о нем. Мне следовало бы знать его лучше.

– Да, следовало.

Какое-то время они молчали, потом Триста произнесла:

– Знаешь, я не так уверена. Насчет Эндрю и Романа. Боюсь, не допустила ли я ошибку. Я никогда особо не ощущала отсутствия в моей жизни отца. Но может, для мальчика это имеет значение?

– Ты решила вообще не говорить Эйлсгарту о его ребенке? Ты же снова с ним встретилась. Может, сама судьба дает возможность Эндрю узнать о своем отце.

– О Боже! Если Роман узнает, что я от него скрывала, он меня возненавидит. Его женитьба кончилась ничем. Вдруг он попытается забрать Эндрю? А с деньгами Вулрича и влиянием леди Мэй я могу дать ему прекрасное образование и ввести в высшее общество. Если же рассказать все Роману, это может стать полной катастрофой. И мне сейчас не важно, что чувствует Роман, – главное для меня Эндрю.

Люси недовольно фыркнула.

Триста поспешила защитить свою позицию:

– Что это даст, кроме всякой грязи? Почему я должна все ему рассказать, рискуя загубить свое будущее?

Она была благодарна кузине, что та не стала говорить вслух то, что очевидно.

Мэй потягивала утренний кофе в семейной гостиной. Это было время ленча. Проснулась она поздно, поскольку весь вечер ее мучила тревога и смутное беспокойство, с которыми она никак не могла справиться. Ее отношения с Тристой были непрочными. Несмотря на множество приятных часов, которые они провели в компании друг друга, они все еще были знакомы поверхностно. А Триста оказалась очень необычной, совсем не похожей на Мишель. Мишель напоминала проснувшегося жеребенка, всегда готового и очень желающего броситься в самую гущу жизни. Триста же была себе на уме, ее уже помяла жизнь, она побывала замужем и имела ребенка, о котором должна заботиться. Она была более осторожна, более взвешенна в своих оценках – как и сама Мэй.

От внезапного звука в передней леди Мэй поспешно опустила чашку, пролив несколько капель кофе на блюдце.

В комнату вошел Роберт.

– Боже, как тихо ты ходишь! – взволнованно произнесла Мэй, приложив руку к сердцу. – Это действует мне на нервы.

– Но это то, что я и хотел сделать, – ответил он, быстро подходя к ней, чтобы обнять. – Ты раньше никогда на это не жаловалась.

Рассмеявшись, Мэй поцеловала его. Роберт крепко ее обнял и на мгновение застыл, скользя по ее лицу губами, что немедленно зажгло огнем ее тело.

– Я скучала без тебя.

– Глупышка, ты видишь меня и...

– Не так часто, как хотела бы. Последнее время ты очень занят.

– Кроме того, я не могу сюда приходить с такой легкостью, как в твой загородный дом. Когда ты туда вернешься?

– Это еще не скоро.

– Так ты скучала без меня? – В его голосе слышалось удовольствие.

– Ужасно. Как ты сюда попал?

На его лице появилось озорное выражение.

– Должен сказать, это непросто. Сам я стар для подобных штук, так что мне помогает сам Бог. Кстати, когда ты будешь уезжать в Парк-Лайн, ты должна распорядиться заколотить окошечко на первом этаже, которое ведет в котельную. Оно плохо закрывается на защелку.

– Но я просила дворецкого тщательно проверить помещения перед тем, как Триста купит... А как ты об этом узнал?

Он пожал плечами:

– Мужчина должен быть изобретательным. Но мы слишком много разговариваем. Иди сюда.

– Какое у тебя выражение лица, Роберт! Оно предвещает что-то дурное.

– Тогда почему ты улыбаешься?

– Потому что мне нравится, когда твои глаза обещают что-то дурное. – Она с жадностью смотрела на его лицо. Роберт часто приходил в ее дом, и всегда тайно. Было мало ночей, которые они бы не проводили вместе. Она и не подозревала, где он жил, когда не был с ней. Ей приходилось бороться со своим любопытством и ревностью. На нечто большее в отношениях с Робертом она претендовать не могла.

Ее глаза опустились к открытому вороту его пальто. На Роберте под пальто была только одна рубашка из легкого батиста, подшитая аккуратными маленькими лентами. Рубашка была розовой.

– Ты почти не одета, значит, меня сегодня ждала.

– Я тебя всегда жду, – ответила Мэй. Ее руки коснулись его волос и тут же ощутили, как пружинят его кудри.

– Ты захотела меня увидеть. Признайся. Эта мысль заставила меня покинуть своих посетителей и броситься сюда, подобно хорошо натренированному псу. – Он провел рукой по ее щеке, по шее, а потом скользнул в вырез ее платья.

– Но ты же не собираешься заняться этим сейчас, – произнесла она, поначалу отпрянув. Но поскольку он продолжал ласкать ее кожу, она сдалась. – Приходи вечером.

– Я не могу ждать до вечера. Иногда дверца на первом этаже закрыта на засов, и это меня очень расстраивает.

– Я распоряжусь, чтобы окно было открыто. Но... не сейчас. Я должна одеться.

– Ты ждешь Шарбонно? – В его голосе слышалось беспокойство. У любого другого мужчины это можно было принять за ревность – но не у него. Роберт, ревнующий к Шарбонно, – это такой же абсурд, как газель, завидующая фации бабуина.

– Да, а что?

Он убрал руку. Мэй облегченно вздохнула и, справившись с собой, села. Однако оказалось, что она недооценила его страстность и решительность. На лице Роберта появилось злое выражение, словно он вспомнил о чем-то неприятном.