Глава 19

Сумерки сгустились над Доном, наступала первая оккупационная ночь. В прибрежных селах и крупных деревнях заглохла суетливая переправа, клокотавшая все эти дни. Только в маленьких рыбацких хуторках и на безлюдных береговых кромках еще шла тихая людская возня. Кто умел плавать, бросая оружие, каски и тяжелое снаряжение, безмолвно лез в воду. Искали хоть какую-то опору – бревно, доску, потому как лодок и плотов вовсе не осталось.

Лишь у Колодежного трое суток шумели страсти. Генерал Плиев, сколотивший из разбитых частей сносное войско, руководил обороной. От берегов Тихой Сосны и Потудани он с боями прорывался к Дону через вражеское кольцо. Выстроив боевые порядки в форме правильного ромба, где на острых углах шли боевые соединения, а в середине – тыловые службы, гражданские, раненые и колхозные гурты скота, Плиев дерзко рванул на прорыв.

Прибыв к Колодежному, генерал перестроил порядки подковой, вытянул в дугу, концы которой уперлись в реку, и принялся за переправу. Заново был сколочен паром грузоподъемностью в 32 тонны. На левый берег ушли десятки тракторов и тысячи голов скота, беженцы. Замыкающими, в ночь с 9-го на 10 июля, переправились полки и соединения, они заняли оборону на левом берегу, в голой пока еще полосе обороны.

От Колодежного вниз по Дону, в деревне Семейки, поздней ночью 7 июля в окошко крайней хаты тихо постучали. Прошла минута, но к окошку никто не подошел. Стукнули еще раз, так же тихо и осторожно. За стеклом показалось лицо женщины, в тревоге, что мелькнула на этом лице, стучавший понял: узнала.

Безлунной была ночь, мешала сонная пелена, но женщина в стоявшем у окна силуэте не ошиблась. Скинув крючок, она отворила окно, сдерживая рыдания, зашептала:

– Откуда ты, родненький?..

– Некогда, не разводи слез! – шикнул он. – Немцы в Семейках есть?

– Перед вечером проехали было на мотоциклах и пропали… не знаем, тут ли, нет… Захар, сидим-то весь день в подвале, как с первых дней пошло… бомбардировка эта… думали, и не выживем… только к вечеру в хату заходим, – сбивчиво говорила жена.

Захар оставил семью меньше недели назад, мотался по окрестным хуторам, разбирая трактора, консервируя детали – вымачивал их в солярке и, завернув в ветошь, закапывал в условленных председателем местах. Сами трактора топил в Дону или, если был степной хутор, загонял в ставок.

– Я попрощаться забег… на Павловск ухожу…

– А я? – всплеснула жена руками и тут же прикрыла ладонью рот. – Куда ж ты меня с четырьмя-то оставляешь?

– Ты мне прикажешь на загривок их всех усадить, чтоб потопли, как котята?

Жена уткнулась мокрым лицом в плечо Захара.

– С председателем идем. Домой он, как и я… на секунду… у Дона договорились, – едва сдерживая слезы, выдавливал из себя Захар.

Оторвав жену, он поправил на плече винтовочный ремень и быстро зашагал прочь. Потом остановился и, не оборачиваясь, сказал громче положенного:

– Ненадолго это… скоро вернусь.

Перебежав дорогу, он рухнул на скошенную короткую стерню. Медленно и тихо полз Захар к обрывистому берегу. Ни темная ночь, ни малый круг обзора не могли сбить его с намеченной дороги. Каждый клочок земли известен ему тут сызмальства. Вон в стороне тропка, по которой с пяти лет бегал купаться и удить рыбу, вон верба в два обхвата, под которой первый раз поцеловался в теплых летних сумерках, вон позеленевшая от мха меловая каменюка, на которую, постелив пиджак, он усаживал зазнобу, будущую жену свою, и долго потом, обнявшись, они смотрели на моргающие из поднебесья звезды, слушали шептавший под берегом Дон. Вот он снова что-то шепчет, но уже не беззаботно, как тогда, а с упреком и тревогой.

В условленном месте ждал его напарник, а раньше начальник и сосед – Демченко Иван. Теперь нет среди них ни подчиненных, ни начальников. Обоим надо туда, где осталась власть, где один снова станет председателем пусть пока временно развалившегося колхоза, а другой – бригадиром. Если повезет им переплыть реку, оба вновь станут и друзьями, и соседями, и земляками, а попросту сказать – солдатами.

Винтовки повесили через плечо, затянули ремни, плотно подогнали снаряжение. Демченко, не вставая с колен, коротко и, кажется, таясь от Захара, перекрестился на далекую светлеющую полоску неба, что виднелась за Доном, там, над заветным левым берегом. Через камыши они на карачках полезли в воду. Сильнее прежнего загалдели потревоженные лягушки, за камышами ударил хвостом по воде подлещик.

Захар не чуял прохладной воды, лишь полоска левого берега все четче рисовалась в таявшем мраке. На середине реки он повел головой из стороны в сторону. Донская гладь мерно качалась, отдыхая от вчерашних страстей. Босая нога Захара коснулась глинистого дна. Мужики выкарабкались на берег и скрылись в прибрежных кустах. Демченко повернулся к Захару и улыбнулся. Тот махнул головой – пошли, мол. Демченко поднял руку, прося обождать. Он вернулся к береговой кромке, сквозь кусты долго смотрел на ту сторону реки. Захар подполз к нему и тоже глянул на Семейки.

Небо посветлело сильней, Захар без труда отыскал родной дом, попрощался с ним, с детьми, с женой и матерью. Опустив взгляд к реке, Захар увидел чуть выше того места, откуда они начали плыть, стоящего в полный рост немца. Вздернутая тулья фуражки, к глазам приставлены окуляры бинокля.

– Не увидел нас, что ли? – шепотом спросил Захар.

– Да он только вышел… Высматриваешь погибель себе, сука?

Демченко ослабил винтовочный ремень, стянул трехлинейку через голову.

– Откажет… отсырела поди, – предположил Захар.

– Сработает, – уверил его напарник. – Целься тоже, разом вдарим.

Захар, поймав на мушку мышиный мундир, терпеливо ждал, когда рядом громыхнет, готовый в ту же секунду подхватить. В мертвенной предрассветной тишине, когда и сверчки с жабами замолкают, над Доном раздался двойной выстрел. Захар видел, как немец отлетел назад. Несколько секунд еще висела та же утренняя тишь, потом на правом берегу, на крайней к Дону улице, заголосило несколько иностранных глоток. Над рекой вслепую понеслись пули. Напарники откатились за увал берега.

– С прощальным приветом!.. – сдернул с головы кепку Демченко и помахал ею в сторону родного крова, тут же изменился в лице и, шмыгнув носом, процедил:

– До встречи, родимые.