– Послушай! – голос Адама заставил Клаудиюса вздрогнуть. – Я все равно старший. Ведь это я тебе должен заплатить!

И Адам протянул напарнику несколько банкнот.

– Вот, пятьдесят фунтов за работу, – продолжал он медленно. – А вот это – десять фунтов на дорогу домой. Втроем с мешком мы на байке не поместимся. Ты пройдешь до городка изгоев, а там напротив въезда по другую сторону дороги остановка. Автобус ходит каждый час, довезет до метро. Там уже разберешься!

– «Городок изгоев»? – переспросил Клаудиюс.

– Белые «караваны» за забором…

Клаудиюс вспомнил, кивнул.

Адам укрепил стягивающими ремнями черный мусорный мешок на задней части сиденья. Натянул на голову шлем, надел перчатки и махнул напарнику рукой.

Красный задний огонек мотоцикла вильнул налево и исчез за крайними выстроенными в три этажа контейнерами. Звук мотора тоже исчез. А ветер стал еще сильнее, и уже щеками и носом Клаудиюс ощутил приблизившийся вплотную неприятный, влажноватый холод зимней лондонской ночи.

Оглянулся по сторонам, отошел под контейнерную «стену», прячась от этого ветра. Посмотрел вверх, на небо, которое не выдавало себя ни звездами, ни луной. Просто серая воздушная тина, тяжелая, готовая упасть вниз, где все, что не было черным, тоже казалось серым.

Маленький черный предмет, выглядывавший с высоты верхнего контейнера, привлек на мгновение внимание Клаудиюса. Присмотревшись, он понял, что это камера CCTV[8].

Отошел в сторону, рассматривая ее. Понял, что объектив направлен как раз на ту площадку, где они жгли чью-то «черную» бухгалтерию. Посмотрел под ноги, он как раз на ней стоял. Пепел едва слышимо шелестел под ногами.

По-мальчишески Клаудиюс ударил по горке ближайшего пепла носком ботинка. Запах гари ощутился сильнее.

– Англия! – саркастически хмыкнул Клаудиюс и, бросив прощальный взгляд на видеокамеру, прикрученную к верхнему контейнеру, зашагал к углу контейнерной «стены», за которой минут десять назад исчез красный задний огонек мотоцикла белобрысого Адама.

Баловалась снегом зима, то засыпая польские дороги и села, то объявляя в своем холодном представлении антракт и позволяя людям – зрителям зимы лопатами помахать да свои привычные пути-тропинки почистить. Снова выходил Кукутис на обочину шоссе, по краям которого бесконечные снежные валы тянулись, снова оглядывался в сторону, откуда шел, в ожидании любого транспорта, готового его подобрать и отвезти дальше в европейскую глубинку, туда, где языки смешиваются.

Вчера подбросил его вперед километров на сто латыш-дальнобойщик. С латышами Кукутису всегда было легче – как-никак, а языки у них родственные, хотя общих или похожих слов в литовском и латышском все-таки не хватает, чтобы беседу вести. Говорили они поэтому сначала на немецком, а когда устали – молчали каждый на своем.

Юргис-латыш первым делом поинтересовался у Кукутиса: бывал ли он в Биржай. «Конечно, бывал! – ответил ему Кукутис. – Бывал и не раз! Там моя сестра живет, Айва! Может, встречали?» – «Может, встречал! Но всех встреченных не упомнишь!»

Юргис вёз целый контейнер «Рижского бальзама». В кабине в бардачке напротив сиденья Кукутиса тоже лежала знакомая своей формой керамическая бутылочка. Водитель вежливо предложил спутнику отхлебнуть. Странник пригубил. Во рту стало теплее.

– Хорошая штука! – похвалил бальзам Кукутис. – Сколько лет живу, а его вкус не меняется!

Юргис кивнул. Предложил пассажиру еще выпить.

– Я лучше с собой возьму! – Кукутис сунул бутылочку в карман серого пальто. – Всякое зимой произойти может!

– Да, – согласился водитель. – Зимой надо ко всему быть готовым!

А потом бежали вдоль дороги снежные поля и наваленные бульдозерами по обочинам сугробы. Бежали, мелькали, мельтешили под их обоюдное молчание еще часа два, пока не затормозил Юргис на развилке.

– Мне на Гданьск! – сказал он. – А вам надо прямо!

Поблагодарил странник дальнобойщика. Сказал ему несколько добрых слов, проводил взглядом свернувшую направо фуру и снова пригубил бальзама. Оглянулся, осмотрелся. Часы из кармана достал и время проверил. Время в часах, увы, остановилось. Подзавел их Кукутис, и снова затикали они, показывая теперь свое собственное время, с общим временем ничего общего, кроме стрелок, не имеющее. Ранний зимний вечер приближался и навевал мысли о ночлеге, заставляя Кукутиса внимательнее в горизонты всматриваться. Еще чуть-чуть, и потемнеют, приблизятся горизонты, зажгутся лампочки в окнах домов, которые сейчас со снежными полями смешались и пока невидимы.

Но пока случилось это, как случается всегда в снежное время года, успел Кукутис вдоль дороги не один километр пройти, а может, и все три. И как только молочные сумерки опускаться стали на белую землю, от шоссе, по обочине которого шел Кукутис, отслоилась узкая асфальтированная дорожка и отправилась вправо к огонькам неведомого страннику поселка. И как только ступил Кукутис на эту дорогу, как остановился рядом «малюх» – старая итальянская микролитражка, и распахнул водитель перед одноногим стариком дверцу.

– До Бжежницы? – спросил.

Странник не знал, как этот поселок называется, но в машину сел, хоть и пришлось повозиться с несгибаемой деревянной ногой, прежде чем дверца с его, Кукутиса, стороны закрыться смогла.

Ехали они минут семь, и за эти минуты успел Кукутис согреться и о себе чуток рассказать. Хотел было даже на ночлег к доброму водителю – стареющему мужичку лет шестидесяти – напроситься, да не сделал этого. Вот если б они дольше ехали! А так – семь минут знакомства – не повод на ночлег напрашиваться!

Возле первого же дома поселка попросил Кукутис остановить машину. Вышел. А «малюх» дальше поехал и свернул на какую-то другую, невидимую уже дорогу, уходившую вправо от поселка.

Домики тут были каменные и двухэтажные. Это Кукутиса огорчило сразу. Живущие в кирпичных домах люди обычно не такие гостеприимные, как те, что в деревянных живут.

Окна ближнего дома горели одинаковым ровным желтым светом, словно за каждым таким окном одинаковые люди жили, и все в комнатах их тоже было одинаковым, таким же, как в других комнатах этого дома.

Прошел Кукутис чуть дальше по тропинке и увидел, что из окон первого этажа третьего в ряду дома на снег больше света падает, чем из окон ближних домов. Приблизился и увидел яркую витрину кафе. Внутрь зашел, огляделся. Все столики заняты: где двое, где трое мужиков сидят и пиво пьют. И только за одним столиком с бокалом белого вина – молодая женщина в джинсах и синем свитере с необычно сплетенной русой косичкой волос. Косичка, в которую были собраны волосы с самой макушки, опускалась, закрывая левое ухо, почти до самого плеча. Рядом с ней – мальчишка лет четырех от роду. Мальчишка на листе бумаги цветными карандашами круги рисует. Увлеченно и сосредоточенно.