Но такую бабушку, которая все понимает, может задушить чужого ребенка в объятиях, которая не удивляется, что мальчика зовут Вероникой, такую девочку, которая тоже ничему не удивляется и начинает играть в догонялки, поди еще поищи. Один случай на миллион.

И Галя, не переставая плакать, начала рассказывать бабушке про Славика, про то, что Вероникой звали его маму, да что там звали, до сих пор зовут. Бабушка, что важно и ценно, не охала, не ахала, не вздыхала, а слушала молча и внимательно. Она не прерывала рассказ бессмысленными вопросами, ненужными восклицаниями. Бабушка давала возможность выговориться. А таких случаев – один на десять миллионов.

Галя рассказывала запойно, будто прорвало. Кран сорван, и вода льется – не остановишь. А если кипяток? Для Гали Славик был кипятком. Когда ошпаривает не только снаружи, но и внутри.

В пять лет Славик почти не говорил. Объяснялся знаками – мотал головой, выставлял вперед руку, если хотел сказать «нет», много плакал, сердился, если его не понимали. Кидался на шею и обнимал так, будто хотел задушить, если хотел сказать «спасибо» или если ему было хорошо. Он умел сказать, что его зовут Вероника. И на пальцах показать, что ему пять лет.

Начинал мычать, когда в столовую, где работала тетя Валя, прилетал на окно баклан Игнат, воровавший блины прямо с тарелок и не боявшийся людей. Если ему говорили «кыш», Игнат даже клювом не вел. Славик мычал, потому что хотел предупредить других – баклан, сидевший статуей на подоконнике, мог вдруг рвануть к столу и цапнуть еду. Эта наглая птица с добычей в клюве улетала, но снова возвращалась и садилась на подоконник. Столик у окна был самым желанным, и его всегда занимали – не из-за открывавшегося вида на море, а ради прохлады. Игнат на блинах растолстел, летал тяжело. Знающие про баклана отдыхающие садились подальше, к другому окну, с видом на набережную. Но всегда приходили новые гости и тут же занимали столик у окна. Дети восторженно кричали: «Птица, птица!» Родители говорили «кыш». Стоило зазеваться, и с тарелки исчезал блин. Славик мычал и размахивал руками. Галя привычно отодвигала от него тарелку с кашей, чтобы не задел и не столкнул на пол. Но Славик все равно задевал и сталкивал. Каша расплескивалась по полу. И тут же появлялся кот Серый, живший при столовой, который слизывал манную кашу. Овсянку Серый терпеть не мог, как и конкурентов. Всех котов, желавших присоседиться, завести выгодное знакомство с Серым, а то и подружиться, Серый драл беспощадно. Разрешал кормиться только кошкам с котятами, но потом и тех прогонял. Кот терпел только баклана. Так они и жили от сезона к сезону.

Галя как-то предположила, что бакланы столько не живут, и наверняка Игнат вовсе не Игнат, а другой баклан. Но тетя Валя считала, что на здоровом полноценном питании из ее рук птицы, пусть даже они бакланы, становятся долгожителями. Имена питомцам дала тетя Валя. Если с Серым всем было понятно – мальчик, то с чего она решила, что баклан мужского пола, неясно. Баклан мог оказаться и женщиной, так сказать. Но тете Вале было, конечно, виднее. Впрочем, Серый сначала звался Марком. Но отдыхающие замучили однообразными шутками:

– Он у вас что, еврей?

– Сразу видно, что еврей – своего не упустит.

– Странное имя для кота.

– У него что, папаша был из породистых? Или мамаша?

– Вы ему форшмак не готовите?

Отмучившись сезон, тетя Валя переименовала Марка в Серого. Серый не вызывал вопросов. Детям нравился кот. Они быстро запоминали кличку. Про себя или когда не было отдыхающих, тетя Валя звала Серого Марком. Тот откликался. Даже шел ластиться. Видимо, тоже понимал, что Марком жить тяжело, а Серым легче. Но имя, данное при рождении, помнил.

Тетя Валя, простояв у плиты столько лет, прекрасно знала вкусы отдыхающих. Впрочем, моде и новым веяниям не следовала. В последние пару сезонов дамочки спрашивали про кашу на воде. Без молока, без сахара, без масла. Или придумали еще – рыбу на пару. Безо всего, даже без соуса.

– Галя! Они идиотки! Думают, я рыбу сама ловлю? Да если я ее на пару сделаю, так пусть они шланг дяди Пети пожуют! Ее же без соуса не проглотишь! Пусть идут к Жорику и там едят сырую рыбу. Как она называется? Суси, соси, соши?

– Суши.

– Глистуши! – парировала тетя Валя. – Они что, худеть хотят? Чтобы глистов завести? Они не хотят быть здоровыми? Зачем они хотят есть глистов? Так я им здоровья желаю! Галя, зачем они хотят есть кашу, которую я не могу готовить? Пусть возьмут водички и запьют хлопья. Так какая им разница? Галя, скажи, я такая старая, что очень умная стала? Или они будут мне рассказывать, как варить кашу?

Конечно же, тетя Валя не сообщала отдыхающим, что Жорик на самом деле вовсе не Жорик. Как Серый вовсе не Серый. Жорика – киргиза по национальности и внешности – звали Жотаем. Но Жорик звучало привычнее. Жорик переделался в японца и стал делать суши. Хотя раньше плов варил. У тети Вали в поваренках ходил, учился с рук. Потом пошел в ресторан при отеле, который считался самым лучшим в поселке, и стал гордо именоваться сушистом. Пансионат сменил вывеску. Раньше назывался «Прибрежный», а теперь – «Желтый дракон», вроде как китайский. Внутри – будды разных размеров, драконы и денежные деревья.

Когда Жорик сообщил ей о том, что теперь он японец или китаец, что не так важно, тетя Валя хохотала так, что чуть не описалась. В ресторане Жорик снова стал Жотаем, что звучало как «бонсай», и вошел в роль. Даже повязал белую марлю на лоб и научился делать страшное лицо.

– Жорик, ты ж кыргыз-мыргыз, куда ж ты со своей рожей поперся! – хваталась за живот от смеха тетя Валя. – Ты сделал мне так смешно, что я даже не обижаюсь за то, что ты меня бросил.

Она научила Жорика всему, что знала сама. Она бы его никогда не простила за предательство, но Жотай всегда поздравлял тетю Валю со всеми праздниками, включая православные, мусульманские, советские и современные. И приносил хорошую водку. Тетя Валя пила только водку и, можно сказать, любила Жорика как сына. Поэтому простила. И радовалась, когда тот закусывал водку печенкой – так, как жарила ее тетя Валя, никто не умел. Чтобы и с корочкой, и нежная внутри, и лука не много, но и не мало. Жорик не научился «за печень», хотя был способным учеником.

Кормила тетя Валя не только отдыхающих, Славика, Светку, Настю, Федора, Ильича и Галю, но и Игната с Серым. Отдельно, по особому меню. Повариха считала, что питание должно быть раздельным. Не в современном понимании, когда мясо нельзя смешивать с картошкой, а в том, что каждому нужно подавать любимое блюдо. Для Ильича тетя Валя готовила жаркое – мясо с картошкой. Ильич мог кастрюлю съесть за день в три приема. Настя любила блины с мясом, и у тети Вали всегда находился фарш, который она быстро закручивала в блины. Федор не любил борщ, но обожал щи. Для Гали тетя Валя строгала винегрет. Но не такой, как для отдыхающих, а с фасолью. Галя любила фасоль.

Тетя Валя разбаловала не только людей, но и животных. Игнат, как уже было сказано, предпочитал блины, и тетя Валя оставляла на окне блин. Но Игнат оказался вороватым на клюв. Он не хотел блин, лежавший для него на подоконнике, ему надо было непременно своровать с тарелки. Такая вот натура обнаружилась. Если отдыхающий начинал кричать, размахивать руками, отбирать у Игната блин, то баклан аккуратно гадил на разнос. Игнат не любил рыбу, зато за кусок свинины мог свою птичью жизнь отдать. Если тетя Валя включала мангал и жарила шашлык, Игнат чуть слюной не истекал на подоконнике.