Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Младенчество – Фейербах говорит о неспособности младенца постоянно настаивать на собственной субъективности, желании маленького ребенка приписать субъективность другим вещам. Так, он всегда оживляет окружающие вещи, видя в них ту же душу и ту же речь, что и в себе, считает, что они могут его приветствовать, быть виноватыми («чашка сама разбилась»), приносить извинения, слушаться и т. д. В ХХ веке истоки культуры в такой младенческой игре были изучены И. Хёйзингой в книге «Человек играющий» (1938). При этом было открыто, что перед нами не просто наивность ребенка, а работа определенных структур речи как свидетельства. Об этом хорошо сказал В. В. Бибихин: «Человеческий ребенок и до того как научится говорить не молчит. Уже его лепет независимо от того, имеют ли смысл отдельные слоги или нет, полон другим, более общим и глубоким смыслом обращения, причем вовсе не обязательно к ближайшему взрослому; не случайно дети лепечут и совершенно одни в пустой комнате. Лепет, язык общего чувства, отличается от зрелого языка культуры, разума и планирующей воли почти во всем кроме одного, но самого главного: и тот и другой язык в первую очередь показание, свидетельство о мире, каким человек его ощущает и видит» («Детский лепет», 1974).
Всякая предшествовавшая религия кажется последующей идолопоклонством; человек раньше поклонялся собственной сущности, которая была его объектом помимо его сознания. Позднейшая религия проникается этим сознанием и потому всякий прогресс в религии есть проявление более глубокого самопознания. Всякая религия считает предыдущую религию идолопоклонством и не предполагает, что в будущем ждет ее такая же участь; это убеждение неизбежно – иначе она не была бы религией. Она только приписывает другим религиям ошибку, свойственную религии вообще.
Исходя из такого развития религий многие христианские богословы ХХ века просто отказались называть христианство «религией». Они говорили, что если внутри христианства возникает «религия», понимание его как религии, то это может приводить к идолопоклонству разных видов (клерикализму, то есть культу священства, национализму, суевериям). Например, священник Александр Шмеман писал в книге «За жизнь мира» (1970): «Однако, в глубочайшем смысле, христианство означает конец религии. В евангельском рассказе о встрече с Самарянкой у колодца Иакова Христос не оставляет по этому поводу никаких сомнений. «Господи, – говорит Ему женщина, – вижу, что Ты пророк. Отцы наши поклонялись на этой горе, а вы говорите, что место, где должно поклоняться, находится в Иерусалиме. Спаситель говорит ей: поверь, что наступает время, когда и не на горе сей, и не в Иерусалиме будете поклоняться Отцу… Но настанет время, и настало уже, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине, ибо таких поклонников Отец ищет Себе» (Ин. 4, 19–23). Самарянка задала вопрос о культе, т. е. о религии, а Иисус, отвечая ей, коренным образом изменил сам вопрос. Нигде в Новом Завете христианство не явлено нам как «культ» или «религия». Ибо религия нужна там, где существует непроходимая преграда между Богом и человеком. Но Богочеловек Иисус Христос разрушил эту стену, ибо возвратил и даровал нам не новую «религию», а новую жизнь». Интересно, что этот популярный богословский трактат Шмеман открывает полемикой с Фейербахом.
Она имеет другой объект, другое содержание, которое выше содержания предшествующей религии, и поэтому мнит себя сильнее неизменных, вечных законов, определяющих сущность религии: она воображает, что ее объект, ее содержание есть нечто сверхчеловеческое. Но мыслитель прозревает скрытую сущность религии, потому что относится к ней объективно, чего не может сделать сама религия. Поэтому мы должны доказать, что противоречие между божественным и человеческим только иллюзия, что оно объясняется противоречием между человеческой сущностью и человеческим индивидом и, следовательно, объект и содержание христианской религии есть нечто вполне человеческое.
Индивид – в данном случае противопоставляется роду и виду. Сущность человека – родовая (человеческая природа, человечество, общая для всех людей природа), а сознание – индивидуально. Тогда христианство, учащее не только о единой природе Бога, но и Его трех ипостасях (индивидах), о вочеловечении одной из них, раскрывает и родовую сущность человека, и его индивидуальность.
В религии, по крайней мере, христианской, выражается отношение человека к самому себе или, вернее, к своей сущности, которую он рассматривает как нечто постороннее. Божественная сущность не что иное, как человеческая сущность, или вернее, сущность человека, очищенная, освобожденная от индивидуальных границ, объективированная, т. е. рассматриваемая и почитаемая в качестве посторонней, отдельной сущности. Поэтому все определения божественной сущности относятся и к сущности человеческой.
Таким определением будет прежде всего разумность. Фейербах опирается на то, что слово «умный», «умственный» в богословии может означать и «умопостигаемый», и «мыслящий», и поэтому считает, что богословы-метафизики, настаивая на «умопостигамости» Бога, на самом деле мыслили об умном, мыслящем Боге, и мысля о Нем, мыслили как люди. Поэтому «мыслящий Бог» ничем не отличается от мыслящего человека. В этом рассуждении есть небольшой изъян: мыслить в качестве кого-то еще не значит быть мыслящим существом, мы хорошо знаем это по работе искусственного интеллекта, воспроизводящего и моделирующего самостоятельные ходы мышления, или по тому, как легко люди подхватывают чужие мысли, даже не успев их обдумать.
Все это относится к свойствам Бога, но никоим образом не к самому Богу. Безбожием, атеизмом считается отрицание Бога, но не его свойств. Но все, что лишено свойств, т. е. определения, не производит на меня действия и, следовательно, не существует для меня. Отрицание определений равносильно отрицанию сущности. Существо, лишенное свойств, не имеет объективного бытия, следовательно, не существует. Если отнять у Бога Его свойства, то Он окажется лишь существом отрицательным. Поэтому неопределенность или, что то же, непостижимость Бога есть продукт нового времени, плод современного неверия.
Наш мыслитель спорит с деизмом – учением, согласно последнему Бог существует, но ничего ни о его свойствах, ни о его воле мы сказать не можем, поскольку Он сотворил мир единожды, мир ограничен этим единичным решением и не может познавать другие свойства и решения Бога. Фейербах делает из этого несколько поспешный вывод, что мы не можем тогда утверждать и такое свойство как существование Бога, ибо мир существует иначе, чем Он. На это деист ответил бы следующее: существует некоторый остаток в нашем рассуждении, само утверждение Бога, и оно не могло бы быть отнесено к несуществующему, даже если все остальные свойства вычтены.
