Заправив машины бензином, Юрченко увел колонну за город, где заняли огневые позиции батареи нашего дивизиона, а я вернулся на свой НП на вокзале и там же рассказал командиру батальона об этом случае. Шатров в свою очередь рассказал, что его солдаты тоже обнаружили эшелон с отравленными ранеными, но когда осматривали его, то из одного вагона раздалась автоматная очередь. Наши солдаты, конечно, не остались в долгу, тем более что кто-то из них был ранен.

Уже после войны, на одной из встреч наших однополчан в Пятихатках, вспоминая о событиях той ночи, полковник-танкист, Герой Советского Союза (как оказалось, его танки поддерживали наше наступление), рассказал, что, когда мы штурмовали станцию, он со своими танками обошел Пятихатки с правого фланга и перерезал железную дорогу.

Один танк он поставил прямо на железнодорожном полотне. Вскоре показался небольшой поезд из нескольких вагонов, в том числе пассажирских. Поезд вынужден был остановиться. Командир роты вошел в пассажирский вагон. В первом же купе оказался немецкий полковник, который закричал диким голосом: «Партизан, партизан!» — и тут же упал и умер от страха. Как оказалось, это был военный комендант со своей свитой; Было от чего «отдать концы». Танкист, командир роты, носил бороду и усы. При надетом шлеме волосы от бороды, усов и головы торчали во все стороны, к тому же он, как и любой другой танкист, был весь измазан в солярке и мазуте. Эффект был исключительный.

К утру 19 октября 1943 года бой за Пятихатки постепенно затих. Подразделения полков окапывались на окраинах населенного пункта. Не исключено, что противник попытается нанести контрудар, чтобы вернуть себе станцию, тем более что здесь было немало его имущества.

Вскоре ко мне подошел мой товарищ, такой же командир взвода, как и я, только с соседней, 5-й батареи, Иван Яковлевич Кулаков. Мы с ним были знакомы еще по Северо-Западному фронту. Оказалось, что неподалеку от Пятихаток его родное село, где жили его мать, сестры и другие родственники. Он уехал еще до войны и, естественно, не знал, живы ли родные, так же как и они ничего не знали об Иване.

Командир дивизиона отпустил нас до вечера, и мы верхом на лошадях поехали в село Кулакова, до которого было километров двенадцать. Дорога была грязная, но мы часа за полтора добрались до места.

В селе, которое, как и Пятихатки, было освобождено накануне кавалерийским корпусом генерала Плиева, мы быстро нашли родной дом Ивана, во дворе которого было полно лошадей и повозок. Не успели мы войти во двор, как появились вражеские бомбардировщики и начали разворачиваться над селом для захода на бомбежку. Зенитных средств не было, и вражеские самолеты, снизившись до высоты примерно метров пятьсот, начали бомбить село.

Мы быстро привязали лошадей и бросились в огород, где, как знал Иван, у них был погреб. В это время один из самолетов сбросил бомбу на дом, возле которого мы были. Вижу, бомба летит прямо на нас, кричу Ивану: «Прыгай!» Вместе с жутким воем бомбы мы свалились в подвал, и в это же время бомба взорвалась метрах в пятнадцати от погреба. С потолка посыпалась земля, и нас изрядно тряхнуло. Послышался женский перепуганный крик, плач детей.

В притихшем вскоре шуме в погребе, куда мы с Иваном буквально ввалились вместе со взрывом бомбы и где было темно, раздался тихий голос Ивана: «Мама, вы тут?»

Женский голос с испугом и слезами зашептал: «Ой, дышенько, я ж чую голос Ваньки, чи я на цем, чи я на тим свити?» Иван кинулся к матери со словами: «Мамо, я ж тут, цэ ж я, мамо!» Думаю, нетрудно понять ситуацию и смятение перепуганных родственников Ивана, тем более что налет авиации противника продолжается. Теперь, сбросив бомбы, вражеские самолеты продолжали штурмовать село, ведя огонь из пушек и пулеметов. Узнав сына, мать и радовалась и плакала, обнимая его, целуя и причитая.

Вскоре вражеские самолеты улетели, мы вылезли из погреба, за нами вылезли родственники Ивана, прибежали другие родственники. Плач, причитания, слезы радости, еще не прошедшее чувство страха от только что закончившейся бомбежки, тем более что кого-то убило, кого-то ранило.

Кавалеристы начали поспешно седлать и запрягать лошадей, быстрее уходить из села, так как было ясно, что противник такую цель в покое не оставит. Ржание лошадей, крики ездовых и кавалеристов, стоны раненых, натужный вой моторов буксующих в грязи машин — все это дополняло тревожную и радостную одновременно картину встречи Ивана с родными.

Мать его наскоро что-то собрала перекусить, мы подкрепились и начали прощаться, задерживаться нам было нельзя. Снова плач, рыдания, тягостные и печальные минуты расставания. Вскоре мы уже ехали назад в Пятихатки. Во второй половине дня мы были в селе, и вовремя — дивизион уже готовился к маршу. Теперь наш путь был на Кривой Рог, до которого было километров 60–70. Колонна дивизиона на машинах «Студебекер», которые мы недавно получили, двинулась вперед.

Уже совсем стемнело, когда мы въехали в село Анновка. Здесь дивизион разместился на ночевку. Ужин и блаженный отдых — кто где устроился.

Утром, позавтракав, начали собираться в путь. Вытягивается колонна дивизиона. Вскоре она выехала из села. Подъезжаем к невысокой, но густой роще, она справа от дороги, по которой мы едем.

Вдруг наблюдатели за воздухом закричали: «Воздух! Воздух!» — сигнал налета вражеской авиации. С тревогой смотрим в небо. С юга, со стороны Кривого Рога приближается большая группа вражеских самолетов. Идут строем на значительной высоте и в нашу сторону.

Командир дивизиона капитан Куковенко подает команду остановиться, прижаться к деревьям и быстро замаскироваться ветками. Лихорадочно ломаем кусты, маскируем машины в надежде, что противник нас не заметит. Это была трагическая ошибка командира. Надо было увеличить скорость, дистанцию между машинами и продолжить движение вперед. А теперь мы стали идеальной неподвижной мишенью для вражеской авиации, тем более что никаких зенитных средств ни у нас, ни поблизости не было. Мы были полностью беззащитны перед противником. Но конечно, задним умом все сильны.

Между тем самолеты начали выстраиваться в круг для бомбежки. Никаких сомнений, что это против нас. Разведчики насчитали более 70 самолетов, то есть более чем по три на каждую нашу машину.

В этот момент из кустов, к которым прижались наши машины, выскакивает танк и на полном газу мчится вдоль нашей колонны, пытаясь скрыться от бомбежки. Вся наша маскировка оказалась на земле. Поправлять ее уже некогда, да и бесполезно, противник хорошо знает, где стоит колонна.

Мы бежим от машин в кусты. В метрах 20–25 какие-то квадратные ямы, примерно три на три метра и глубиной до метра. Падаем в них, а самолеты уже пикируют на нашу колонну. Отчетливо видим, как от самолета отделяется бомба с длинным штырем впереди, на котором специальная вертушка, издающая душераздирающий звук.

Вжимаемся в дно ямы. Бомба падает где-то рядом, нас изрядно подбрасывает и засыпает землей. Не успели отряхнуться, как очередной самолет с диким воем пикирует и бросает очередную бомбу, и вновь прямо на нас. Кто-то не выдерживает, с диким криком вскакивает и бежит глубже в лес. Снова тряхнуло и засыпало землей. Кромешный ад продолжался, казалось, целую вечность. Израсходовав бомбы, самолеты начали на бреющем полете поливать нас из пушек и пулеметов. Очереди ложились рядом, а то и точно по ямам. Крики раненых, несколько машин горят.