Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Галина поставила сумку у стены, повесила на крючок ключи, сняла куртку, небрежно бросив ее на спинку кресла, и пошла к лестнице. Девять лет она не могла позволить себе легко взбежать по ступенькам и распахнуть дверь спаленки сына. Девять лет ей запрещалось бродить по лестнице, когда вздумается. И все равно все девять лет все ее существо несла к сыну какая-то потусторонняя инерция, бороться с которой ей стоило огромных душевных мук. И сейчас, едва пальцы коснулись перил, включился вторичный инстинкт, и ноги сами остановились, желая уберечь ее от опрометчивого шага.
«Нельзя, нельзя, он сам меня позовет!» — Галина разжала пальцы и отступила назад. Страх, любопытство, желание поговорить — все пришлось загнать за самую дальнюю дверцу души, как это приходилось ей делать уже не раз.
========== Часть 16 ==========
16.
Он впервые ощутил в себе безразличие к присутствию возле дома посторонних, да еще рвущихся проникнуть внутрь. Странное спокойствие и тихая радость не покидали его. Он ложился на застеленную мягким пледом кровать и наслаждался неведомым ему ранее покоем, охватывавшим всю его душу и разум. Впервые мысли текли ровно, не мучая вопросами. Это давно следовало сделать: выйти в ночь и устранить раздражающий фактор. Ни одному психиатру такое бы в голову не пришло! Он нашел лекарство от злости. За ней, за своей изматывающей злостью, нужно следовать, а не бороться с ней бессонницей и голодом; это же так ясно!
Дмитрий перевернулся набок, натянув на плечи плюшевый плед. Сон так и стиснул его в своих объятиях. Как хорошо жить, зная о своей тайной власти над темнотой, временем, когда даже дневные короли беспомощны! Ресницы плотно сомкнулись, дыхание выровнялось; он от чего-то отдыхал, не в силах насытиться сном, а в доме стояла звенящая тишина, отнимающая у его матери последние силы.
Несмотря на растущую в ней тревогу, Галина так и не смогла заставить себя последовать совету Анатолия и поговорить с сыном «о чем-нибудь». У подножия лестницы, сделанной руками ее отца, как и все в доме, и принадлежавшей ей по праву, как и сам дом, на женщину нападал ступор. Ну не могла она сделать шаг вверх. А если даже и делала, относя Димке завтраки и ужины, то словно немела, и, оставив поднос на столе, быстро сбегала, забывая обо всем на свете. Пять дней между ней и сыном не было произнесено ни слова, кроме привычных междометий и двух-трех фраз. Пять дней молчала она, столько же молчал и Дмитрий.
А потом в дом постучался ужас.
Пришел он ранним, туманным утром уходящего августа, приняв обличье милиционера с черной папкой, крепкого, невысокого мужчины в форме, с быстрыми проницательными глазами, чуть нервного, неулыбчивого. На него почему-то не бросался даже негостеприимный Барк; робко вильнув хвостом, он гавкнул пару раз, словно для проформы, и скрылся в будке.
— Ваше имя Галина? — глуховато спросил мужчина.
— Да, — она стояла на мощеной дорожке, одетая в джинсы и куртку, зажав сумочку локтем, и боялась двинуться с места. В воздухе витала угроза. Никаких больше «извините» и «пожалуйста». Дело перешло на официальный уровень. Она сглотнула и, набравшись наглости, проговорила:
— Вы меня простите, но я тороплюсь на работу, — его это не интересовало.
— Прошу вас вернуться в дом! — голос был холодным, как и взгляд.
— Но я тороплюсь! — резко возразила Галина. — Если вам надо поговорить, то вызовите меня. Я же не убегаю!
— Вот как, — он смерил ее своим рыбьим взглядом. — Ладно. Только будьте осторожны, дамочка, прикрывая своего чокнутого сыночка! Если после взятия у него анализов, выяснится, что он имел отношение к смерти девушки, вам не поможет ни его болезнь, ни крепкие запоры, ни ваш гонор!
— Каких еще анализов?! — рассвирепела Галина. — Вам, что, показать заключение врача? Я покажу. Мой сын болен, у него нет отношений ни с девушками, ни с кем вообще. Если вы, демонстрируя мне здесь свою безграмотность, будете настаивать на взятии каких-то там анализов, я сама у вас анализы возьму, только адвокату позвоню!
Холодные глаза ничего не уразумели. Он знал только то, что знал, и его не интересовало ни единое возражение.
— Девушка была изнасилована перед смертью, сами догадаетесь, что мы будем анализировать?
— Вы что, издеваетесь? Вы что, у всех мужчин-соседей будете сперму брать?! Где логика-то? — она была готова истерически расхохотаться. От подобного идиотизма у нее ум заходил за разум.
— Мы должны побеседовать с вашим сыном. Он может оказаться свидетелем, его окно выходит как раз на окно убитой, это по показаниям агронома Егора Ивановича Ситника…
— Старый осел! — выпалила Галина и отвернулась.
— Ситник показывает, — оставив без внимания ее реплику, продолжил милиционер, — что ваш сын агрессивен, неадекватен и, по всей видимости, страдает социопатией. В той или иной степени все преступники, совершившие тяжкие преступления, страдали этим заболеванием. Итак?
— Что? — глаза Галины метали молнии. Боже, как посмел этот старый идиот так расписать ее сына, совершенно ничего о нем не зная?! Разве можно предположить, что Дима выходил на улицу, бред, чушь! Надо срочно делать что-то, надо звонить врачам, причем, не только любимому, но и Ерохину…Хотя заключение у нее в доме, можно прямо сейчас сунуть его под нос этому тупице. И тут ледяной ушат здравого смысла вылился ей на голову: социопатия. Прогрессирующая в двенадцать, она вполне могла переползти в более серьезную стадию…Это, конечно, не значит, что Димка изнасиловал и убил Юлю, такое может прийти в олову только идиоту, но видимость-то создается именно такая! Это ведь еще доказать надо, что он ни за какие сокровища мира не выйдет из комнаты к людям.
— Вы позволите пообщаться с вашим сыном, — он заглянул в бумаги, — Дмитрием?
— Но он боится людей, — тихо произнесла она и умоляюще посмотрела в каменное лицо собеседника. — Я бы вобщем-то не возражала, раз вам так необходимо, но…
— Единственное, в чем я могу пойти вам навстречу, это провести снятие показаний в присутствие врача-психиатра, но и только.
«Хорошо, хоть не сказал «допрос», — подумала, погружающаяся в депрессию, Галина. — «Ну, и где выход?»
— Тогда, не могла бы мы отложить разговор? — тихонько предложила она, — я хоть подготовлю его, уговорю как-нибудь, может, если получится, найду его лечащего врача…
— Я приду завтра к десяти утра, — безо всяких лишних комментариев заявил мужчина,