Джеки и Ли пересекли границу с Испанией и направились в Памплону на праздник св. Фермина, когда по улицам гонят быков; начитавшись Хемингуэя, не раз воспевавшего Памплону, туда стекаются толпы молодых американцев. В отчете девушки записали, что встали в половине шестого утра, чтобы занять хорошие места, сообща со своим громогласным приятелем, Эйсом Уильямсом, который декламировал отрывки из «Смерти после полудня» и из любимой Джеки «Фиесты». Там же, в Памплоне, одна из приятельниц Джанет случайно стала свидетельницей фурора, произведенного Джеки на корриде. «Кто-то опрокинул на нее бурдюк с вином, – вспоминала баронесса Трампингтон, – и юбка стала прозрачной. Один из присутствующих отпустил по этому поводу сальную шуточку, другой встал на ее защиту, завязалась драка». В Памплоне находились также Шерли Оукс, у которой Джеки гостила на Пасху, и еще двое друзей – Майк Форрестол, позднее работавший при Кеннеди в Белом доме, и Эд Так. Джеки и Ли любили подразнить мужчин, к примеру, договорились с Майком и Эдом о встрече, а когда наутро молодые люди к назначенному часу приехали в отель, оказалось, что сестры уехали в половине девятого.

В Мадриде маркиз де Санто-Доминго, «единственный человек, которому позволено гулять по крепостным стенам Авилы, поскольку он ими владеет», показал им прославленное изображение Мадонны. Пока Джеки осыпала маркиза испанскими комплиментами, Ли, по своему обыкновению, шепнула ей на ухо: «Почему он ее не продаст, раз она стоит такую кучу денег?» Принцы Альфонсо и Кристиан Гогенлоэ отвезли Джеки и Ли в свою загородную резиденцию Эль-Кексигаль, бывший монастырь XVI века. «Мы посидели в кресле Христофора Колумба, на цыпочках обошли столы, где красовались королевские регалии, поахали возле картин, любимых Георгом V. Казалось, впору доставать тетрадки и конспектировать лекцию по истории искусств. Однако ж братьям только и нужно было, чтобы мама с папой меняли пластинки на патефоне, пока мы танцевали под полотнами фламандских примитивистов», – писала Джеки. Потом были переезд через Пиренеи в Прованс, Ривьера, Венеция и Флоренция, где сестры с благоговейным трепетом нанесли визит Беренсону на его вилле. Ли чуть ли не дословно записала разговор, который произвел на обеих девушек огромное впечатление. «Он заговорил с нами о любви… наказал не идти на поводу у чувств и выйти замуж за того, в ком вы сможете черпать вдохновение, а он – в вас». Этому совету Джеки последовала с буквальной точностью.

Чуть менее успешной получилась поездка в Марлию, на потрясающе красивую виллу, принадлежащую семье Печчи Блант. Граф Дино Печчи Блант, наполовину американец, знал всех и вся (включая Джона Кеннеди). Сестры Бувье подмочили себе репутацию, когда улизнули с виллы, не простившись с хозяйкой, матерью Дино. Они не хотели тревожить графиню, а в результате смертельно ее обидели. «Помню, мама любила пересказывать историю о том, как Джеки и Ли уехали по-английски, – мы все шутили по этому поводу», – вспоминала графиня Вивиана, одна из сестер Дино. Правда, в конце концов сестры Бувье были прощены и позднее бывали на вилле. «Ну, вот и все. 15 сентября 1951 года» – так Джеки подписала фотографию, сделанную накануне возвращения в Нью-Йорк.

15 августа 1951 года журнал Vogue опубликовал фото Джеки как победительницы конкурса. Сходство с Черным Джеком просто поражает: густые вьющиеся темные волосы, разделенные прямым пробором, тяжелые дуги бровей над широко расставленными глазами, крупный нос и чувственный рот. Вылитый Черный Джек, одетый как дебютантка: двойная нитка искусственного жемчуга, темный кардиган, брошь-бабочка у ворота, золотые браслеты и завершающий штрих – короткие белые перчатки.

По словам одной из подруг, в журнале Джеки надолго не задержалась. В первый же день, когда девушка вышла на работу, ей выделили стол рядом с рабочим местом редакторши отдела моды, Беттины Баллард, чтобы Джеки усвоила законы, по которым делается журнал. В середине утра в комнату ворвался один из редакторов, мужчина нетрадиционной ориентации, танцующей походкой прошел прямо к столу Беттины, театральным жестом набросил на него зеленый бархат и провозгласил: «Беттина, дорогая, это ты!»

«Джеки сказала, что этого ей было достаточно, – вспоминает подруга, которая позднее выиграла второй приз в том же конкурсе. – Она собрала свои ручки и карандаши, упаковала сумку и, предупредив отдел кадров, ушла, решила, что это неподходящее место для расширения круга знакомств. Перед редакторами, которые выбрали ее, Джеки официально извинилась, сославшись на мамино требование немедля вернуться домой».

Впрочем, инцидент с бархатом послужил всего лишь поводом; Джеки не из тех, кто принимает скоропалительные решения. Она решила уйти из журнала, потому что не видела для себя там будущего. Мир модного журнала, где всем заправляли женщины и геи, не для нее. Европейский опыт остался в прошлом. Вашингтон быстро превращался в центр мирового господства, и у Джеки с ее связями и связями отчима были все шансы занять здесь достойное место.

Она представляла себя в будущем принцессой цирка… которая… вышла за [отважного] юношу на летящей трапеции.

Отроческие прогнозы Джеки касательно собственного будущего

В 1950-х годах Вашингтон был небольшим городком, где все люди определенного общественно-политического круга знали друг друга и рано или поздно непременно встречались. С той минуты, как Джеки, отвернувшись от Vogue, Нью-Йорка и Европы, сосредоточилась на Вашингтоне, судьба неуклонно вела ее навстречу Джону Ф. Кеннеди.

Закончив Университет Джорджа Вашингтона по специальности французская литература, Джеки искала работу, чтобы иметь деньги в добавление к скудным пятидесяти долларам, которые ей ежемесячно выдавали на карманные расходы, и вырваться из мерривудского уединения в центр вашингтонской жизни. Как многие сверстницы, она хотела стать писательницей и считала журналистику перспективным способом достижения этой цели. Для души Джеки сочиняла стихи, которые декламировала на семейных торжествах, а с недавних пор и рассказы, основанные на личном опыте, но для большего ей недоставало уверенности. И, как всегда, она воспользовалась своими связями.

Джеки обратилась к влиятельному Артуру Кроку, шефу вашингтонского офиса New York Times, который был не только светским другом Окинклоссов, но и платным представителем интересов патриарха клана Кеннеди, Джозефа Кеннеди, постоянно улаживая его отношения с прессой. Крок позвонил Фрэнку Уолдропу, редактору Washington Times-Herald, интеллектуально непритязательной газеты, известной тем, что она обеспечивала работой смазливых девушек из хороших семей. «Ты все еще нанимаешь девочек? – спросил Крок. – Тогда у меня есть для тебя чудесная кандидатура. У нее большие глаза, она умна и хочет заниматься журналистикой». Ранее среди «девочек», работавших в газете, успели засветиться любимая сестра Джона Кеннеди Кэтлин (по прозвищу Шустрик), которая в 1948-м погибла в авиакатастрофе, и его бывшая возлюбленная, светловолосая красавица и умница, датчанка Инга Арвад. Более того, если верить одному из родственников Уолдропа, старого Джо Кеннеди тоже «многое – в основном секреты – связывало с газетой».

Политику по найму персонала определила предыдущая владелица газеты, Элинор Медилл Паттерсон, представительница влиятельной медиадинастии, которая выкупила Times-Herald у своего друга Уильяма Рэндолфа Херста и привнесла в издание свой оживленный стиль. В конце Второй мировой войны тиражи этой газеты обгоняли более интеллектуальную Washington Post и солидную Evening Star. Паттерсон, писавшая романы, охотилась на богачей, была одной из главных фигур светской жизни Вашингтона и славилась вечеринками, которые устраивала в своем городском особняке, облицованном белым мрамором и спроектированном для ее матери знаменитым архитектором Стэнфордом Уайтом. Интересы Элинор – антививисекция, рассказы о животных, светская хроника, шуточки по адресу Рузвельтов – находили отражение на страницах ее газеты. Она любила украшать свои вечеринки рослыми красотками и часто нанимала их в качестве репортеров. Неофициальный слоган Times-Herald гласил: «Мы берем на работу хорошеньких девочек – таких, про которых все гадают, кто они и с кем».