— Очень жаль, но на эту роль ты не подходишь. Готова держать пари, балбес, ты слышал такие слова много раз.

В девять тридцать воскресного утра, дня посещения церкви, человек с мягким нравом по имени Дэвид Хейнсуигл, бухгалтер, притом не особенно хороший, смотрел с моста вниз и видел, что движение на мемориальной парковой дороге Джорджа Вашингтона становится все интенсивнее. Ведущие на север и на юг полосы были заполнены машинами — правда, не настолько, чтобы мешать кому-то развивать скорость по меньшей мере шестьдесят, а зачастую восемьдесят и больше миль в час.

Время от времени какой-нибудь живший в северном направлении автомобиль громко сигналил, приближаясь к обычно безлюдному пешеходному мосту над шоссе. Хейнсуигл понимал почему.

Ехавшие внизу люди, должно быть, думали: что делает там в одиночестве какой-то тип в унылой маске Ричарда Никсона? И если так думали, то были правы только наполовину.

Дэвид Хейнсуигл действительно надел маску Никсона, но он не находился в одиночестве. Общество у него имелось.

Начался третий сюжет, и он был необычным — ярким, эффектным, чертовски драматичным.

И игралась еще одна интересная роль: бухгалтера, которому незачем жить, нечего терять, но державшегося очень вызывающе.

На бетоне у его ног неподвижно лежал восемнадцатилетний школьник. Бедняга был мертв, истек кровью из перерезанного горла. Он не мог уяснить, что нужно взаимодействовать и делать то, что сказано. Рядом с ним, прислонившись к стене, из-за которой ее никто не видел с шоссе, сидела девушка.

Девушка была еще жива. Одна ее маленькая рука лежала на коленях; другая, примкнутая наручниками к перилам, вяло поднималась над головой. Над верхней губой, над клейкой лентой обмотанной вокруг головы и закрывающей рот, выступили капельки пота.

Дэвид Хейнсуигл посмотрел на девушку: глаза ее были вытаращены, она дрожала, как наркоманка.

— Как дела? Ты все еще со мной?

Девушка либо не слышала, либо пропустила вопрос мимо ушей. Впрочем, ее ответ не слишком интересовал Дэвида Хейнсуигла. Он снова посмотрел на поток машин на шоссе, рассчитывая скорость, расстояние и нужный момент. Третий сюжет будет представлять собой нечто особенное.

Когда какой-то полный болван посигналил ему, он показал обеими руками «знак мира».[11]

— Я не обманщик, — произнес Дэвид хриплым голосом, подражая Ричарду Никсону. Он старательно отождествлял себя с Никсоном, тоже вызывающе державшимся неудачником.

Дэвид опустился на колени подле девушки. Та отодвинулась примерно на фут — больше не позволяли примкнутые к перилам наручники.

— Не трать силы. Ты в безопасности, так ведь? Пока примкнута к перилам. Подумай об этом. Все хорошо.

Он подсунул руки под тело парня, потом приподнялся с колен. Парень не мог весить больше ста пятидесяти фунтов, но казалось — в нем целая тонна. Мертвый груз не шутка.

Дэвид Хейнсуигл размял мышцы ног, готовясь подняться, и наблюдал за шоссе, сидя на корточках. Увидел свою цель. Примерно в четверти мили показался небольшой белый фургон «тойота». Грузовикам запрещалось ездить по парковой дороге, так что более тяжелой машины не могло быть.

Дэвид передвинулся слегка вправо и оказался на одной линии с ней.

Когда «тойота» была примерно в ста ярдах, он крепче сжал труп.

Когда эта машина оказалась в пятидесяти ярдах, Дэвид встал, мощным движением поднялся во весь рост, бросил труп через перила и наблюдал, как он кувыркается, будто тяжелый мешок. Труп упал на капот «тойоты», раздался треск разбитого ветрового стекла, затем визг тормозов. Вот это да!

«Тойота» завиляла, пошла юзом под узким мостом и опрокинулась. Раздался скрежет стали о бетон, позади нее послышалось еще два удара — задумавшиеся водители не успели вовремя затормозить.

На дороге почти мгновенно образовалась пробка.

Линия движения на север вскоре превратилась в стоянку; едущие на юг машины тоже стали останавливаться, водители глазели на происшедшее.

Теперь они обратили на него внимание.

Наконец-то кто-то заметил Дэвида Хейнсуигла.

Давно пора, черт возьми!

Теперь Дэвид Хейнсуигл обращался к девушке: говорить ему приходилось громко, перекрывая шум машин, которые все еще ехали в южную сторону. Ему приходилось даже кричать, чтобы она его услышала.

— Готова?! Готова или нет?! Эй, я к тебе обращаюсь! Не притворяйся, что не слышишь!

Девушка, скрипнув каблуками сапог, попыталась отдалиться от него — от сумасшедшего, который уже убил ее парня. Браслет на запястье глубоко врезался в кожу, но она как будто не замечала боли. Сосредоточилась только на том, чтобы спастись от психа в маске Ричарда Никсона.

Девушка была хорошенькой. Звали ее, как явствовало из водительских прав, Лидия Рамирес. Ей было семнадцать лет, но Дэвид над ней не сжалился. Подростки — самые несчастные люди.

— Так, теперь не двигайся. Сейчас займусь тобой. Сохраняй этот растерянный вид.

Хейнсуигл снова поднялся, осмотрел сцену внизу. Зрители собрались: казалось, им не терпится увидеть продолжение представления. На шоссе уже царил полный хаос. Линия движения на север представляла собой стоянку вдоль Потомака.

Дэвид теперь был на виду у водителей всех стоявших машин. Разбитый «вольво» прямо под ним с шипением испускал облако пара. Несколько зрителей что-то кричали ему, но он не мог ни черта разобрать. Возможно, они разозлились из-за пробки. Ну и плевать на них.

— Не слышу! — крикнул Дэвид в ответ. И при этом кое-что вспомнил.

Он поднял с тротуара одну из привезенных для этого представления вещей — двадцатипятиваттный мегафон с радиусом действия около тысячи ярдов.

Дэвид навел его на толпу. Несколько болванов внизу пригнулись.

— Я верну-у-улся! — объявил он. — Скучали по мне? Конечно же, скучали.

Несколько водителей, еще не вылезших из машин, теперь вылезли. Какая-то женщина с окровавленным лбом смотрела на него в ошеломлении.

— И вы думали, что это будет обычный день, так ведь? Напрасно. Этот день совершенно особенный, вам его никогда не забыть. Будете рассказывать о нем внукам — если этот испорченный мир просуществует так долго. Кстати о существовании мира — многие ли из вас голосовали за Альберта Гора?

Он положил мегафон и достал из кармана что-то блеснувшее на солнце. Потом склонился над девушкой, скрыв ее из виду. Через секунду распрямился снова — с девушкой на руках.

— Вот она! Давайте послушаем нашу маленькую звезду, Лидию Рамирес.