На следующий день Ника поехала в больницу. И хотя лицо Халима являло собой фиолетово-пурпурный кровоподтек, она узнала архитектора по глазам. Он был уже в сознании, и легкое облачко радости колыхнулось в его взгляде, когда Ника вошла в палату.

Все длинные зимние каникулы Ника не отходила от постели Халима. Отпаивала заморского гостя куриным бульоном, подкармливала красной икрой. И архитектор медленно пошел на поправку. Эти дни и ночи Никиного бдения у изголовья постели Халима растопили между ними лед непонимания. Халим торопил часы и с нетерпением поглядывал на дверь палаты, если Ника задерживалась. Кроме нее, у Халима не было в Петербурге близких людей.

Постепенно она вытянула из него, как все случилось. Посадив женщин в такси в новогоднюю ночь, он решил прогуляться в одиночестве по Невскому проспекту. Добрел до ярко освещенного памятника императрице Екатерине II и повернул обратно. Но был настолько беспечен, что надумал идти назад параллельной Невскому улицей. Едва он свернул на чистую, аккуратную Караванную улочку, как из подворотни выскочили подростки и всем скопом накинулись на него. Последнее, что он слышал, – «Россия для русских!», потом потерял сознание.

После выписки из больницы Халим не мог вернуться в гостиницу, поскольку был очень слаб. А Ника за две недели ухода за больным настолько близко к сердцу приняла его беду, что предложила ему поселиться у себя в квартире. Арабский архитектор оставался у нее вплоть до окончательного выздоровления, и естественным ходом их отношения завершились близостью.

* * *

Халим и Ника уже жили одной семьей, не афишируя свои отношения на работе, а в «Этажстрое» продолжали циркулировать слухи о ее связи с генеральным директором. Достигли они и самой Ники. Ей было неприятно это слышать, но не встанешь же посреди коридора, чтобы объявить всем, что это неправда, что Герман Леонидович просто по-отечески опекает ее. Оправдаться ей хотелось только перед Татьяной. И потому, что конструктор представлялась Нике образцом порядочности, и потому, что Ника надеялась, что Татьяна положит конец нелепице. Татьяна и Ника давно уже не обедали вместе, и поймать удобный момент для разговора Нике оказалось нелегко. Но однажды, на лестничной площадке, разговор все же состоялся.

– Татьяна Сергеевна, – обратилась Ника.

– Не надо Сергеевны! Я не так стара, как ты думаешь.

– Таня, я хотела сказать вам, что между мною и директором ничего нет, вопреки сплетням.

– Почему ты мне вдруг сообщаешь об этом? – Татьяна с подозрением взглянула на малоприятную ей сотрудницу. – Мне нет дела до твоей личной жизни.

– Вы авторитетный человек, все считаются с вашим мнением…

– Я не могу поддерживать эту тему, Ника. Ты ищешь у меня защиты, насколько я поняла. Но я к подобным глупостям не причастна.

Ника, обескураженная холодным тоном Татьяны, замолчала. Отошла к лифту и нажала кнопку вызова. Она чувствовала себя полной дурой. Зачем она полезла со своими оправданиями! Пусть болтают, что хотят. Лишь бы это не отражалось на работе.

А трещина между женщинами стала еще шире.

С некоторых пор Дмитрий Беломорцев начал ощущать неудовлетворенность своей работой. Рамки фирмы «Окна» стали ему тесны, как подростку детская курточка. У него уже имелись связи с крупным бизнесом, и он понимал, что только в команде можно осуществлять грандиозные проекты. А тут и возможность подвернулась: открылась вакансия топ-менеджера в корпорации «Этажстрой». Фирма «Окна» неоднократно выполняла крупные заказы строителей, устанавливала стеклопакеты в новых зданиях и ни разу не подвела заказчика. И когда гендиректор компании Герман Леонидович Вдовин, узнавший Беломорцева в деле, предложил ему стать своим заместителем, кандидат согласился, почти не раздумывая. Попасть в ведущую строительную компанию города было большой удачей!

Однако осваиваться на новом месте Дмитрию оказалось непросто. Прежде он был сам себе голова, единолично принимал решения, а теперь стал частью команды профессионалов, и приходилось учитывать мнение остальных членов правления. Новая работа требовала также новых знаний, а потому его рабочий график достиг пика напряженности. Поэтому дела в его фирме оказались пущены на самотек, и Дмитрий готовился передать бразды правления ею в другие руки.

На переходном этапе он еще кое-как отслеживал заказы, проходящие через «Окна», но рутинные дела охотно переложил на плечи других сотрудников. Он подмахивал бумаги почти не глядя. Лишь одна бумага, принесенная на подпись кадровичкой, привлекла его внимание. Это был приказ об увольнении монтажника Степана Чупренко за систематическое пьянство на рабочем месте.

Кадровичка живописала уходящему с поста директору о выходках работника, а Дмитрий и предположить не мог, что на добросовестного украинца возведена напраслина из-за ревности. Но повод у кадровички имелся: один раз Степан с похмелья не вышел на работу, причем сам и признался ей, считая добрым товарищем, – он не подозревал, какими злопамятными бывают женщины.

Однако и мужчины помнят свои обиды: Дмитрий не простил Ларисе, что она полгода назад променяла его на простого работягу. Дмитрий расписался на бумаге.

Тем же вечером Лариса позвонила ему, умоляла оставить Степана на работе. Дмитрий уступил в одном: сменил формулировку увольнения. Вместо нехорошей статьи о пьянстве кадровичке пришлось сделать запись «уволен по собственному желанию». Но и эта безобидная формулировка не избавила украинца от тягот, связанных с поиском новой работы.

Степан маялся без дела почти три недели. Но поскольку он жил теперь у Ларисы, то смог продержаться, сдавая комнату внаем. Наконец подыскал себе непыльное место: устроился в ремонтную контору «Муж на час». Выполнял работу на дому у заказчиков или чаще – заказчиц. Выполняемые им услуги носили сугубо хозяйственный характер: навесить шторы, прибить кронштейн, подключить люстру. Одна беда – заказы появлялись нечасто и получал он мало: половину денег приходилось отстегивать хозяину фирмы. Зато у Степана появилось свободное время, и он решил вплотную заняться разводом – прежде ходить по инстанциям было некогда. Однако тотчас обнаружил, что канитель предстоит немалая. В суде затребовали документы той поры, когда он служил в армии и вступал в брак. Но воинская часть была расформирована, пришлось посылать запрос в архив – пошла бумажная волокита. И все это приходилось делать втайне от сожительницы, так как Степан при знакомстве с Ларисой заявил, что уже разведен.

На его счастье, Лариса не торопила с регистрацией брака. А когда Степан потерял хорошо оплачиваемую работу, стала проявлять нетерпимость к тому, на что прежде закрывала глаза. Выговаривала за выпивки по субботам, за то, что ничем не интересуется, не ходит с ней на выставки и в музеи. Разочарование Ларисы усиливалось с каждым днем – достался не тот «милый», с которым и в шалаше рай. Однако это не мешало ей проверять содержимое карманов Степана, допрашивать его, как провел день, – ревность сидела в ее крови и не зависела от силы любви к объекту. Ларису беспокоило, что ее мужчина, занимаясь мелким ремонтом, остается наедине с молодыми домохозяйками. И она беспокоилась, как бы Степан не превратился для них из ремонтника в мужа на час без всяких кавычек. Прочие недостатки она еще терпела, но неверность пережить бы не смогла.