– Приходите в следующую субботу. Я всё сделаю, испеку яблочную шарлотку.

– Замечательно! Отметим обновку.

– Чаю выпьете? Сейчас. У меня «Три слона». Кофе растворимый, индийский. Конфеты «ассорти», латвийские.

– Пожалуй, кофе. Только кофе и сахар.

Неля расставила чашки. Засвистел чайник.

Роман протянул деньги.

– Вы мне доверяете такую сумму? А вдруг эта квартира какая-нибудь…явочная?

– Вы же – доверились мне! А ведь я мог быть переодетым сотрудником «органов»! Или «сексотом» – секретным сотрудником.

Неля с сомнением покачала головой. Он засмеялся и пошёл в ванную, мыть руки.

Краны громко зашумели. Трубы гудели от скопившегося в них воздуха, сотрясались в лихорадочных конвульсиях.

Он вернулся на кухню.

– У вас найдётся отвёртка и резиновые шайбы?

– Вот, в шкафчике, папины инструменты. Что-то осталось. Он умер. Два года почти прошло. Мы тут – одни женщины! – пожала плечами.

Роман неспешно возился с кранами, что-то напевал тихонько. Вернулся.

Они пили кофе. Проговорили до сумерек. О простом, но важном сейчас.

– Спасибо. Кофе замечательный! – он постоял немного.

– Индийский. До субботы. – Протянула руку.

– Договорились! – он пожал уютную ладошку и не хотел отпускать.

Роман шёл в общежитие и думал:

– Вещи влияют на судьбу человека. Потому что, это часть жизни. Видимая часть, но парадокс в том, что именно её-то, как правило, и не замечаем. Вещи сами по себе ничего не представляют без нашего участия. И выглядят совсем не такими, какими кажутся на первый взгляд. Как бы не старались, мы никогда не узнаем о них всё. И даже если будет непоколебимая вера в это, надо ещё увидеть в происходящем важный сигнал из мира вещей. Тогда эта вещь обернётся на пользу другой стороной своего предназначения. Самой важной. И останется в памяти.

Так думал инженер Роман Мякишев, серьёзный молодой человек.

Он немного волновался, поэтому мысли были чуть-чуть торжественные.

Он вернулся через неделю.

Гвоздики, шампанское, сувенир – забавный, улыбчивый «старичок-домовик».

И остался.

Каждый год, 10 января Роман и Неля с друзьями собираются в сосновом лесу. Пьют глинтвейн, говорят тосты про «Барахолку».

Смеются, вспоминают «случайную не случайность» той встречи.

Хранят семейную легенду и первые джинсы Романа.

Сестра была старше меня на несколько лет. Совсем другие игры, другое поколение.

У неё было трудное, послевоенное детство. Она чистила картошку – снимала кожуру в один микрон, да так скоро и ловко – три кило за пять минут!

Но это, конечно было не главное. Она во всем добивалась отличных результатов, получала грамоты, медали, её хвалили, и отец любил ходить на родительские собрания. На мои собрания ходила мама, потому что она – «человек с юмором». Так говорил отец. И извинялся перед ней:

– Прости! У меня просто нервы не выдерживают.

Учился я тоже неплохо, на олимпиадах разных отмечался, особенно по тем предметам, которые нравились. А надо было – по всем! Но я так не мог.

В свободное от любимых предметов время я хулиганил. Изощрённо, с фантазией, старался по-умному, изредка попадался, но не был порот ни разу. Трудно сказать, как это повлияло на мой характер и выбор профессии.

Сейчас, вспоминая эти «весёлые» годы, я удивляюсь терпению родителей. Они любили меня и сестру, но мы были очень разные.

Сестра окончила школу с серебряной медалью, страшно переживала, что из-за одной нелепой ошибки в сочинении сорвалось «золото». Поступила в пединститут и, естественно, закончила его с «красным дипломом».

Распределили её в большое село, в сорока километрах от областного центра. Называлось село «Боевое». Народ там, судя по рассказам сестры, был очень «боевой» и тащил всё, что плохо лежит. Или вообще то, что попало вдруг в поле зрения, в зону слуха, на расстояние вытянутой руки или в сферу чуткого обоняния.

Ей дали комнатку при школе, назначили классной руководительницей в восьмой класс, а преподавала она русский язык и литературу.

Она рассказывала со смехом, как пришла на первый самостоятельный урок, неизвестно отчего разволновалась и так себя взвинтила, что после звонка на перемену, находясь в здравом уме и твёрдой памяти написала на доске вместо «Задаю на дом» – «Надаю задом»!

Восьмой класс был счастлив! Молодого специалиста встретили – «на ура»!

Ей выделили участок, как и сельчанам, для посадки картошки. Длинный, узкий, плавно тянулся он лентой на взгорок, потом вниз – конца не видно.

Мы приехали всей семьёй, пахали субботу и воскресенье. Очень устали – всё же городские люди, не приспособленные. Непонятно, почему родители согласились на эту авантюру, мы не голодали. Но долгий прогон делянки – засеяли.

Я остался у сестры, потому что был от совхоза лагерь для школьников на берегу большого лесного озера Рудянского. Оно напоминало наш участок с картошкой – такое же длинное, тёмное, и непонятно – что в глубине?

На берегу стояли армейские палатки. Моя сестра и «физик» Семён Аркадьевич присматривали за ватагой пятнадцатилетних сорванцов.

Вечерами сидели у костра. Семён Аркадьевич знал много историй и стихов не из школьной программы, и когда все уходили спать, они с сестрой долго могли спорить о том или ином авторе и его творчестве. Интересно было, затаиться и слушать, слушать!

Иногда он «под шумок» читал и свои стихи, моя учёная сестрица мгновенно обнаруживала подлог, устраивала «разбор по образа’м», он конфузился, поправлял окуляры с пятью плюсовыми диоптриями, глаза становились как у рака – на стерженьках. Ещё, может быть, и потому был так похож, что очень краснел при сестре, даже у костра было видно. Хотя был строгий, и ученики слушались его на уроках.

Раки водились в озере. Надо было ночью с берега подсветить фонариком в темень глубокой воды. Там плотно переплетались корни деревьев, было много норок, в которых жили крупные особи.

К концу бечёвки привязывалась маленькая рыбёшка, опускалась в воду, и в свете фонарика было видно, как мгновенно, намертво рак хватает жертву клешнями.

После этого можно было спокойно вываживать добычу, кидать в корыто с высокими краями, чтобы он тихой сапой не уполз обратно.

Только очень аккуратно – мог до крови цапнуть за палец или за нос зазевавшегося школяра при ближайшем изучении.

За ночь их можно было насобирать огромное количество. Они ползли несметным строем, плотными рядами.

– Видите, – смеялся Семён Аркадьевич, показывал сестре, – и раки жителям под стать – если схватил, то намертво! Уже не отдаст.